удельный князь, одно плохо – неусед. Всего лишь седмицу побыл на уделе, а уже слух есть – уходит внове. Зароптали помалу куряне на такое непостоянство, но и смолкли разом, узнав, что идет их князь к матери, в Игорево сельцо, на благословение. Засылает Курск сватов к самому Киеву, к внуке Мономаховой, дочери Мстислава Великого – Марии.
По себе и ветку гнёт князь Всеволод Ольгович. Смотри-ка, погубителя отца своего обратал, в родство с ним вступает, дабы забылась лютая и горькая та повесть. Миром, пиром свадебным на прошлое – крест.
– Ай да князь, ай да Всеволод Ольгович! – говорили, радуясь, легковерные.
– Ай да князь! Ай да Владимир Всеволодович! Ай да Мономах, князь великий, чего удумал! – говорили мудрые. – На прошлое крест, а нынешнему благовест. В мужья, в примаки берёт великий князь гордый род Олегов, себе в услужение.
Но мало мудрых на Руси, а легковерных много.
С радостью встретил Курск князя своего, с радостью и проводил. И не ведал никто – не вернётся боле к городу своему Всеволод. У него иная торока – на взъём, всё выше и выше…
Глава пятая
1.
Зима словно бы и ждала их похода. Уже на второй день пути, в раннюю утреннюю пору, пала на землю великая стужа. Прекратились дожди, сковало слякоть, и первые забереги94 ломкой закраиной легли по Сейму. В день выкатился громадный багряный ком солнца, растёкся по мироколице95 великим пожаром, заалели голые уже леса, вспыхнули зеркальным огнём лужи, зазвенели под конскими копытами, далеко разбрасывая колкие всполохи льдинок. Прозрачно и гулко стало вокруг. А солнце, поднимаясь всё выше и выше, щедро поило землю безудержным светом, но вовсе не грело. Зато дышалось и коням, и людям в полный вздох, отчего распирает радостью грудь, хочется улыбаться всему миру, а кони, весело всхрапывая, бегут плавной нетряской рысцою.
Посолонённые морозом травы приникли к земле, ожеледью96 украсились ветви деревьев, притихли, схоронились в тепло не отлетевшие к югу птицы, и только синичьи колокольцы осыпают округу серебряным звоном.
Вспугнутый гулким топотом, с тёплого лежбища метнулся подлесьем заяц-тумак, с просыпа влепился в сухостойный ельник, заверещал отчаянно. Ещё пуще напугался собственного крика, закружил юлою, не ведая, куда бежать. Игорь свистнул пронзительно, не дай бог, кинется тумак поперёк дороги – пути не будет. Эх как взмыл долгоухий, вмиг исчез в чернолесье, будто и не было, только визг его да свист Игорев долго ещё нянчило эхо, откликаясь по ту сторону Сейма.
Выходка зайца развеселила людей, загомонил весь полк, пересказывая увиденное друг другу. Эка невидаль – ошалевший от страха трусишка, а вот совершил в душах людей нечто к добру располагающее.
А коли зачин весёлый, то и день походный будет лёгким.
Неутомно рысили кони, не утихал лёгкий говорок людской, не заметили, как вытекли к Ольгову. Деревянный городок стоял высоко на лесистом
Забереги – лёд, настывающий у берегов в заморозки.
Мироколица – Божий мир.
Ожеледь – наледь, гололёд.
