словами: «Я буду ему отцом, и он будет Мне сыном» (2 Цар 7, 14). Псалом 2 вторит: «Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя» (стих 7).
Слова ангела полностью сохраняются в традиции ветхозаветного благочестия, и всё же они выходят за его пределы. В условиях новой ситуации они приобретают новую реальность – не ожидаемую прежде смысловую насыщенность и силу. Ещё не отражена тайна триединства, не выстроена в окончательное учение. Она открывается сама по себе через образ Божьего действия, представленный в Ветхом Завете; она появляется в происходящем, не становясь учением. И потому также сыновство Младенца не было продуманным в метафизических категориях. Таким образом, всё остаётся в сфере иудейского благочестия. Но всё же старые слова через новизну происходящего, которое они выражают и истолковывают, снова приходят в движение, выходят за свои пределы. Они воспринимают именно в своей простоте как раз то потрясающее величие, которое должно раскрыться окончательно только в пути Иисуса и в пути верующих.
К этой взаимосвязи относится также имя Иисуса, которое ангел даёт младенцу как у Луки (1, 31), так и у Матфея (1, 21). В имени Иисуса сокровенно содержится тетраграмма, таинственное имя Хорива, и расширяется до свидетельства: «Бог спасает». Остававшееся, так сказать, неполным имя Синая высказано до конца. Бог, Он Сам, есть настоящий и спасающий Бог. Начавшееся в горящем кусте откровение Божьего имени завершилось в Иисусе (см. Ин 17, 26).
Спасение, которое приносит обетованный Младенец, явлено в окончательном установлении царства Давида. В действительности, пребывающая долгота царства Давидова была предсказана: «И будет непоколебим дом твой и царство твое навеки пред лицем Моим, и престол твой устоит вовеки» (2 Цар 7, 16), – так возвестил На-фан по наказу Самого Бога.
В Псалме 89 (88) ошеломляющим образом отражается противоречие между окончательностью обетования и фактическим крушением царства Давида: «И продолжу вовек семя его, и престол его – как дни неба. Если сыновья его оставят закон Мой… посещу жезлом беззаконие их… милости же Моей не отниму от него, и не изменю моей верности» (Пс 89, 30–34). Поэтому псалмопевец повторяет – волнующе и настойчиво – обетование Божие, стучится в Его сердце и взывает к Его верности. Потому что действительность, которую он переживает, совсем другая: «Но ныне Ты отринул и презрел, прогневался на помазанника Твоего; пренебрег завет с рабом Твоим, поверг на землю венец его… Расхищают его все проходящие путем; он сделался посмешищем у соседей своих… Вспомни, Господи, поругание раба Твоего!» (Пс 89, 39–42.51).
Этот вопль Израиля стоял пред Богом в тот самый момент, когда архангел Гавриил возвещал Деве Марии нового царя на троне Давида. Ирод был царем по милости Рима. Он был идумеем, не был сыном Давида. Но прежде всего ввиду своей неслыханной жестокости он был карикатурой на то царство, которое было обещано Давиду. Ангел возвещает, что Бог не забыл Своё обетование; что оно теперь осуществится в этом Младенце, Которого Мария должна зачать от Духа Святого. «Царству Его не будет конца», –
