я – картина?! – хмуро пробормотал Борька. – Слушай, ма, у меня дела!
– Я знаю твои дела! Стой и не дергайся! – отрезала мать и повернулась к Наташе. – Ну, как? Подходит?
Наташа уже сняла очки и смотрела на стоявшего перед ней человека, и чем дольше она смотрела, тем шире становилась улыбка на ее лице. На мгновение весь мир исчез и исчез Борька, и за ним, словно за отодвинутой занавеской, она увидела иную реальность, похожую на заповедник, насе-ленный диковинными существами – одно, другое… а вот и то, которое ей нужно – темное, хищное, желанное. Наташа, удивленная и испуганная, вцепилась в скамейку, тяжело дыша. Раньше такого не было – раньше она всегда видела только какое-то одно качество, один порок – теперь же она видела все – и доминирующий, огромный, и более мелкие, даже незначи-тельные, и даже какие-то светлые черты. Она вдруг словно увидела внут-ренний мир человека в разрезе – и основной верхний слой, закрывающий собой все остальное, и глубинные слои, давно ушедшие с поверхности, а может, и никогда не находившиеся на ней. Акула, чей плавник выступает из воды, и донные животные, никогда не видевшие солнца. И все вместе, все видимы в одном человеке. Такого не было никогда.
Умел ли так Андрей Неволин?
– Эй, ты что?! – услышала она словно издалека резкий окрик, потом ощутила довольно бесцеремонный толчок в бок. Погруженный в пасмур-ную серость «заповедник» разрезали яркие лучи полуденного солнца, он смазался, расплылся, и вместо него в воздухе сгустилось опасливо-раздраженное лицо Борьки. На носу у Борьки блестел большой зрелый прыщ. Наташа хмыкнула, поспешно надела очки и повернулась к Людмиле Тимофеевне.
– Я попробую.
– Ну-ну. Все, иди, – Людмила Тимофеевна махнула на сына рукой, и Борька, закатив глаза и буркнув самому себе: «Опять начинается!» – нето-ропливо ушел. – Все, давайте договариваться! А вы точно сможете рабо-тать с… такой рукой, это ничего не испортит?
Они договорились следующим образом: Наташа дает Людмиле Тимо-феевне свой телефон, и та звонит завтра в десять утра, и Наташа сообщает ей, куда прийти. Время, которое займет «сеанс», не ограничено. Удовле-творившись этим, Людмила Тимофеевна ушла, предупредив на прощанье:
– Еще раз повторяю, я приду не одна. И не вздумайте нас надуть – это вам дорого встанет. Всего хорошего.
Проводив ее глазами, Наташа едва сдержалась, чтобы не дать самой се-бе пощечину. Ну что она наделала?! Как она могла?! Неужели то, что слу-чилось, ее ничему не научило?!
Не растворись в своих картинах.
– Нет, я буду осторожна, – шепнула Наташа, не отдавая себе отчета, что говорит вслух. – Теперь я могу видеть больше. Я буду очень осторожна. Я не стану заходить так далеко, как он. Я не полезу в боги. Но я не должна пропадать без пользы, Надя. Ведь я могу кому-то помочь.
Я наконец-то смогу поработать… глаз, мозг, рука… и никому не по-нять, каково это, когда сквозь тебя летит чье-то зло.
Наташа
