потом? – промурлыкала она.
– Суп с котом, – ответил Алёша.
Сашенька кивнула Алёше: да, мол, так всё и было.
– Надо было раздевание на скорость устроить! – бросил Васенька. – И приз – сто баксов.
– Не надо никакой скорости, – прошептал я. – Скорость… пусть у дураков из Голливуда будет!..
Да, чёрт, год назад я артикулировал поувереннее!
– И прочего Пентагона, прочего Пентагона! – радостно заголосили все, поправляя меня.
– И прочего Пентагона, – согласно склонил я главу.
Какая памятливая когорта! Какой сообразительный социум! Какой мемориальный люд!..
– Дальше Савва Иванович про сорок процентов говорит, – подсказала искромётная Сашенька Бийская – Саби. – Ну, в смысле: доверия на сорок процентов недостаточно.
– Какое кино при сорока-то процентах! – безголосо пролепетал я. – Никакое кино при сорока процентах не снимешь.
– Тут мы уже все разделись до нижнего белья и впервые по-настоящему смотрим друг на друга, – сказала Тамарочка.
Юницы и юноши и впрямь были уж полуголыми, даже Олечка Конихина, бросив приплод на диване подле меня, приняла живое участие в общей игре. Я знал уже, что должно произойти дальше. Оно не могло не произойти, ибо произошло уже годом ранее. А всё повторяется, всё на этом свете повторяется и не повторяться не может, ибо неотвратимо следует по чудовищным, хотя и незримым, непознаваемым рельсам фортуны и непоколебимости. Я хотел зажмуриться, чтобы не лицезреть дальнейшего, я хотел, чтобы удвоилось, удесятерилось количество моих глаз, чтобы возможно было узреть всё. Так я метался между двумя противуположными желаниями, не могущий остановиться, зафиксироваться ни на одном из оных.
И тут выступил Васенька, горделивый, как пласида доминга какая-то, ничуть не менее:
– А дальше слабо? – затаённо сказал он.
– Да тебе самому слабо, – скептически ответила Саби.
– Да ладно, – сказал тот и прехладнокровно стянул с себя плавки.
5
Чёрт возьми, я, вовсе того не желая, поневоле вступил в своё прошедшее по самую щиколотку. Виною тому проклятая моя мягкотелость, и виною тому проказливые детки мои, расчётливо и всем скопом бившие меня теперь в самое моё уязвимое место.
Мы с Песниковым и с совокупными нашими юницами смотрели на нагого Васеньку с его испытанным, трудолюбивым девайсом, и взгляды наши были сиюминутными, теперешними, сегодняшними, а никак не прошлогодними. Прошедшее недостижимо, невозвратно. В прошлом – насмешка над человеками, глумление над оными, их тоска и фиаско, оскудение и битая карта.
Васенька ответно посмотрел на нас, и тут беспримерный уд его, будто бы в ознаменование нашей новорождённой традиции, начал восставать – неуклонно и послушливо.
– Я не нарочно, – сказал юноша.
Многократно виденная Васенькина принадлежность всё же
