Он вспомнил, как она краснела, когда он смотрел на нее, как сидела, обхватив колени руками, как распахнулся ворот у нее на шее, как топорщилась блузка над упругими чашечками ее груди; при мысли о ней у него перехватило горло и стало трудно переставлять ноги; они с Ансельмо шли молча, пока старик не сказал:
– Ну, теперь осталось пройти через вон те скалы – и мы в лагере.
Когда они стали спускаться через расселину, в темноте раздался мужской голос: «Стой! Кто идет?» Они услышали звук передергиваемого на винтовке затвора.
– Товарищи, – ответил Ансельмо.
– Какие еще товарищи?
– Товарищи Пабло, – пояснил старик. – Ты что, нас не знаешь?
– Знаю, – ответил голос, – но у меня – приказ. Пароль знаете?
– Нет. Мы идем снизу.
– Я знаю, – сказал голос из темноты. – Вы ходили к мосту. Я все знаю. Но приказ не я отдавал. Вы должны сказать ответ на пароль.
– А первая половина пароля какая? – спросил Роберт Джордан.
– Я ее забыл. – Из темноты донесся смех. – Ладно, мать вашу, идите уже к костру и своему долбаному динамиту.
– И это называется партизанской дисциплиной, – вздохнул Ансельмо. – Ружье-то поставь на предохранитель.
– Уже поставил, – ответил из темноты мужчина. – Я перевел его вниз большим и указательным пальцами.
– Вот будет у тебя когда-нибудь «маузер», попробуй на нем такое сделать, у «маузера» на затворе нет насечки, он сразу выстрелит.
– А это и есть «маузер», – сказал часовой. – Но у меня в пальцах сила – ты и представить себе не можешь какая. Я всегда так предохранитель спускаю.
– А куда сейчас дуло смотрит? – в темноте спросил Ансельмо.
– На тебя, – ответил часовой, – и пока я предохранитель спускал, тоже на тебя смотрело. Ты, слушай, когда до лагеря доберешься, скажи там, чтоб меня кто-нибудь сменил, потому что я жрать хочу как зверь, мать их, и пароль забыл.
– Как тебя зовут? – спросил Роберт Джордан.
– Агустин, – ответил часовой. – Меня зовут Агустин, и я тут скоро от тоски подохну.
– Мы передадим твою просьбу, – пообещал Роберт Джордан и подумал, что ни на одном другом языке, кроме испанского, крестьянин никогда бы не употребил такое слово, как тоска – aburmiento. А вот для испанца, к какому бы классу он ни принадлежал, оно – самое что ни на есть обычное.
– Послушай, – сказал Агустин, подходя ближе и кладя руку Роберту Джордану на плечо. Потом чиркнул кремнем по огниву, поджег трут, раздул огонек и, подняв его повыше, осветил лицо молодого человека. – Ты похож на того, другого, – сказал он, – но немного другой. Слушай… – он опустил трут и оперся о ружье, – …ты мне вот что скажи: это правда насчет моста?
– А что насчет моста?
– Что мы взорвем этот долбаный мост к чертовой
