катал народ на рыбную ловлю и получал по тридцать пять долларов в день. И вот в меня стреляют, я остаюсь без руки и без лодки из-за паршивого груза спиртного. Но я тебе так скажу: не бывать тому, чтобы у моих детей подводило животы от голода. Не стану я рыть канавы для правительства за гроши, которых не хватает, чтобы семью прокормить. Да я и рыть-то теперь не могу. Уж не знаю, кто выдумывает законы, но я точно знаю, что нет такого закона, чтоб человек голодал.
– Я бастовал против такой оплаты, – ответил я ему.
– А все же на работу вернулся, – сказал он. – Они заявили, что вы бастуете против благотворительности. Ты ведь всю жизнь работал, верно? Никогда ни у кого не выпрашивал подачек.
– Теперь нет работы, – сказал я. – Нигде не сыскать такую работу, чтоб можно было жить не впроголодь.
– А почему так?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Но только моя семья будет сыта до тех пор, пока другие семьи тоже сыты. Вас, кончей, хотят выморить отсюда, потом спалить ваши хибары, понастроить отелей и сделать из этого места курорт. Так я слышал. Я слышал, что уже скупают земельные участки, а потом, когда голод погонит бедняков голодать в другое место, сюда пожалуют толстосумы и устроят красивый уголок для туристов.
– Ты говоришь, как красный, – сказал я.
– Какой я тебе красный. Просто меня зло берет. Уже давно.
– Еще бы. Особенно если руку потерять.
– Черт с ней, с рукой. Без руки так без руки. Бывают вещи похуже. У мужика ведь пара рук, да еще кое-что. И если он потерял одну руку и даже половину остального, он все равно остается мужиком. Ладно, к черту это. Даже обсуждать не хочется.
Помолчал секунду, а потом говорит:
– Остальное-то у меня все на месте.
Затем включил мотор и сказал:
– Поехали, надо повидать этих людей.
Мы поехали по набережной. Дул ветер с моря, изредка попадались встречные машины, а от мостовой – в тех местах, где волны в шторм перехлестывают через волнорез – тянуло тиной. Гарри вел левой рукой. Он мне всегда был симпатичен, и в свое время я не раз ходил с ним на его лодке, но он сильно изменился с тех пор, как потерял руку. К тому же тот тип из Вашингтона, что давеча здесь отдыхал, написал заявление, мол, видел на его лодке контрабандное спиртное, и ее конфисковали таможенники. На лодке Гарри никогда не унывал, а теперь сразу сник. Думаю, он только и ждал повода ее выкрасть. Он понимал, что это ненадолго, но, может, даже за это короткое время удастся подзаработать немного денег. Хотя мне деньги нужны были до зарезу, я не хотел попадаться. И сказал ему:
– Как бы нам не попасться, а, Гарри?
– Хуже не попадешься, чем ты попался. Куда уж хуже, чем пухнуть с голоду.
– А я не пухну. Какого черта ты заладил одно и то же?
– Ты-то, может, и нет, а вот дети твои наверняка.
– Ну, знаешь, – говорю я. – Работать с тобой я не прочь, но разговоры эти ты брось.
– Ладно. Только смотри, не передумай. А то я хоть сейчас других охотников найду.
Конец ознакомительного
