были?
– Что вы ко мне привязались? – спросил Гарри. – Вы сами знаете, где я был и что случилось. Поменьше трепите языком и отстаньте от меня.
– Я хочу с вами поговорить, – сказал ему адвокат.
– Ну, говорите.
– Не здесь. Давайте отойдем.
– Зато я не хочу с вами говорить. От вас ничего хорошего не дождешься. Зараза вы.
– У меня кое-что есть для вас. Кое-что хорошее.
– Ну допустим. Разок послушаю, – говорит ему Гарри. – Так о чем речь? О Хуане?
– Нет. Не о Хуане.
Они обогнули стойку, устроились в сторонке, за отдельным столиком, и пробыли там довольно долго. Пока они там сидели, пришла дочка Толстухи Люси с той девушкой из их заведения, с которой она всегда ходит, они подсели к стойке и спросили кока-колы.
– Говорят, таким, как вы, запрет вышел гулять по улицам после шести вечера. И в барах показываться тоже, – сказал Фредди дочке Толстухи Люси.
– Да, говорят.
– Собачья жизнь стала в этом городе, – сказал Фредди.
– Золотые слова. Выйдешь за сэндвичем с кока-колой, а тебя – цоп! – и штраф пятнадцать долларов.
– Теперь только к таким и вяжутся, – сказала дочка Толстухи Люси. – Кто любит жизнь поярче. Кто не ходит с кислой мордой.
– Если порядки в этом городе не изменятся – худо дело.
Тут как раз вернулись Гарри с адвокатом, и адвокат сказал:
– Стало быть, придете?
– А здесь чем плохо? Приводите их сюда.
– Нет. Сюда они не пойдут. Вы лучше сами приходите.
– Ладно, – сказал Гарри и направился к стойке, а адвокат пошел к выходу.
– Что будешь пить, Ал? – спросил меня Гарри.
– Бакарди.
– Два бакарди, Фредди. – Затем разворачивается ко мне и говорит: – Ты чем теперь занимаешься?
– На общественных работах.
– А что именно?
– Роем канавы. Меняем трамвайные рельсы.
– Сколько платят?
– Семь с половиной.
– В неделю?
– А ты думал?
– Тогда на какие шиши ты тут выпиваешь?
– А я и не пил, пока ты сам меня не угостил, – ответил я.
Он придвинулся немного и говорит:
– В рейс со мной сходишь?
– Смотря в какой.
– Можно обсудить.
– Лады.
– Пошли в машину, – сказал он. – Будь здоров, Фредди. – Он часто дышал, как всегда, когда выпьет, и мы вместе с ним прошли мимо того места, где я работал весь день и где мостовая была разрыта. Дошли до угла, где стояла его машина. – Залезай, – говорит.
– Куда едем? – спрашиваю.
– Сам не знаю. По дороге выяснится.
Мы доехали до Уайтхед-стрит, и он не говорил ни слова, а на перекрестке свернул налево, и через центр мы выехали на Уайт-стрит, и по ней к берегу. Гарри все время
