Трубецкая повязывала перед зеркалом ленту на шляпке. На ней было недавно купленное платье из дама светло-лилового оттенка, отороченное золотым позументом. На шее и на запястьях сверкали фамильные бриллианты. Над верхней губой призывно красовалась мушка в виде сердечка. В комнате стоял душный запах разбрызганного французского парфюма.
– Далеко ли намереваетесь отбыть, Настасья Гавриловна? – вызывающе заявил супруг прямо с порога.
Она даже не обернулась, старательно поправляя шёлковый бант на шее:
– Вы разве позабыли? Я давеча извещала Вас, что нынче вечером еду в театр.
– Ах, в театр?! Так вот! Никуда Вы не едете!
Трубецкой принял решительную позу. Супруга с насмешливым недоумением обернулась:
– Что?
– Я сказал, Вы останетесь дома!
– Никита Юрьевич, что на Вас нашло, право?
– На меня?! – рявкнул он, покрываясь багровыми пятнами, – Я Вам сейчас объясню!
– Уж будьте так любезны. И покороче. Меня ждёт карета.
– Уже не ждёт. Я распорядился распрячь лошадей.
Настасья Гавриловна впервые за время диалога взглянула на супруга внимательно:
– Что это значит?
– Это значит, что отныне Вы не ездите в театр! Ни с Лопухиной, ни с кем бы, то не было другим!
– Какая муха Вас укусила?
– Учтите! Мне всё известно!
– Теряюсь в догадках. Каким именно известием Вы хотите похвастать?
– А таким, чем занимается моя жена после спектакля в актёрской уборной!
Настасья Гавриловна скривила губы:
– Фи. Как это скверно с Вашей стороны слушать сплетни.
– Скверно давать повод подобным сплетням!
– Я не желаю участвовать в этом разговоре, так как нахожу его оскорбительным, как для себя, так и для Вас, – манерно заявила супруга и пошла из комнаты прочь.
Трубецкой бросился за ней:
– Стойте! Я же сказал, что не отпускаю Вас!
Она даже не оглянулась:
– Ах, оставьте! Никита Юрьевич. Будто я не понимаю, чьими словами Вы сейчас говорите. Это Ягужинский напел Вам про то, как он держит в строгости жену. Да ведь он дикарь. Хоть и носит графский титул, а как был простолюдином, так и остался. Вам ли на него равняться? Ведь Вы – потомственный князь.
– Да, я – князь! И я не допущу, чтоб Вы порочили моё имя!
Настасья Гавриловна остановилась перед лестницей, обернулась и брезгливо усмехнулась ему в лицо:
– О, господи! Что-то я не припомню Ваших радений о княжеской чести, когда Иван Долгоруков пьяный ночевал в нашем доме. Вы предпочитали тихонечко отсиживаться в своей комнате и делать вид, что ничего не происходит.
– Замолчите! – Трубецкой побагровел до корней волос и затрясся.
– Что это с вами? – насмешливо спросила княгиня, – Уж не хотите ли Вы меня побить, как Ягужинский Анну?
– Я
