мой нынешний партнер, безошибочно определял, что у меня появился новый пациент, и с иронией приносил поздравления с «очередным не провалившимся ребенком». Про Луку я ему – да и никому другому – не рассказывал, но он знал о моем страхе и, кажется, даже понимал его.
Больше пятнадцати лет прошло с тех пор, как я говорил со своим бывшим учителем о Луке. Пусть воспоминания и страх остались, за прошедшие годы история все-таки поблекла. «Куда исчез Лука?» – этот вопрос я продолжал задавать себе время от времени по привычке, зная, что никто не даст мне ответа. Я жил стабильной жизнью, ничего большего от нее не ожидая, когда размеренное существование вдруг треснуло с громким хрустом и бросило меня в омут, темный и вязкий, как тьма, в которую я когда-то погрузился под действием наркотика.
Это был последний рабочий день перед моим отпуском. Я взял его в промозглом ноябре, с трудом таща не свойственную мне усталость. На клинику свалилось небывалое количество судебных исков (как минимум пятьдесят процентов которых – совершенно за дело), все находились в страшном напряжении, и это сильно выматывало. Поэтому я решил провести с месяц дома, тем более что уже давно не был в отпуске.
Предвкушая отдых, я даже не обрадовался, вопреки обыкновению, новому пациенту – девочке девяти лет, – а воспринял ее появление у себя в кабинете с некоторой долей досады.
У Катерины, как и у матери, были пышные темные волосы, что было их единственным сходством, почти черные глаза, круглые и блестящие, как у белки, остренький нос и полные губки, сложенные в рассеянную полуулыбку. Она взволнованно теребила лямки своего джинсового комбинезона с аппликацией в виде морской звезды на грудном кармане.
Мать объяснила, что дочь говорит странные вещи, и ее это беспокоит. На лицо девочки при этих словах легла печать недоумения. Я разрывался между тем, чтобы успокоить мамашу вдохновляющей проповедью о силе детского воображения и порекомендовать хорошего детского психиатра, но какая-то чертова муха, укусившая меня в тот день, заставила меня сначала спросить девочку, какими историями она потчует свою мать. Ребенок, что называется, завис. Мать потребовала, чтобы она рассказала про камни.
– А, – Катерина улыбнулась, обрадовавшись, что поняла, чего от нее хотят. – Маме не нравится, что камни рассказывают мне разное.
Тут я заботливую родительницу вполне понимал. Кому понравится, когда с его ребенком беседуют камни?
Я попросил Катерину расстегнуть комбинезон и снять свитер, и она снова взволнованно затеребила лямки.
– Уколов не будет, – пообещал я ей. Меня всегда смешила твердая детская уверенность в том, что стоит войти в кабинет, и врач сразу уложит тебя на кушетку и вкатит какой-нибудь болезненный укол сугубо из собственной вредности.
– Тогда ладно, – Катерина заметно успокоилась.
