все никак не желал переключиться на зеленый, машины продолжали нестись. Неужели сломался?
Я поискал взглядом, не собирается ли кто переходить с другой стороны. Но увидел только спины сгрудившейся вокруг чего-то толпы и маленького мальчика, с трудом выбравшегося из этой толчеи.
В свете фар белым пятном сверкнули светлые волосы. На мальчике была зимняя шапка-ушанка, почти как у меня в детстве, и болоньевая куртка болотно-зеленого цвета. По нему снова скользнул свет, я необыкновенно четко разглядел его лицо и обомлел.
Это был Лука. Он помахал мне рукой и убежал в темноту улицы.
Домой я пришел почти уничтоженным. Мэт глухо поздоровался со мной, не отрываясь от очередной странной книги. Его отец был православным священником и с истинно христианским благочестием бросил жену и малолетнего сына, когда Мэту было пять. Отношения у них были занятными. Отец как-то умудрился заронить в голову ребенка интерес к религии, но совсем не такой, какой ему хотелось бы. Прекрасно зная, что это раздражает отца, Мэт с удовольствием зарывался во всякую ересь, был до неприличия начитан по этой части и не уставал показывать это при каждой встрече. Когда мы познакомились, он утверждал, что делает это назло отцу, но позже я заметил – с ним он общается довольно редко, а к древним и современным культам питает искренний интерес, хотя сам ничего такого не практикует. К тому же, отца и без того окончательно доломала гомосексуальность Мэта (к величайшему восторгу злорадствующей матери), о котором он тоже не стеснялся заявлять.
На самом деле его звали Матфеем, в честь евангелиста, что вдобавок еще и означает «дар бога». После школы отец уговорил его отправиться в какую-то американскую общину, которая, по плану, должна была вправить ему мозги. Вопреки надеждам, сын вернулся не исцеленным, а стопроцентным Мэтом – в вызывающе обтягивающих джинсах, с тщательно уложенными волосами, пирсингом на лице и множеством друзей, которые регулярно слали ему весьма теплые сообщения – и Мэт отвечал на них столь же тепло.
Впрочем, все это было давно. Сейчас Мэт по виду и образу жизни напоминал неутомимого студента, обросшего знаниями в самых разных областях. Он неплохо разбирался в экономике, успешно играл на бирже и давал финансовые консультации, а в свободное время зарывался в книги. Сам я никогда их не читал, но мне нравилось видеть на полках тома с загадочными названиями и узорами на корешках.
Чтобы не мешать Мэту, я пошел в кухню, опустился на стул и просидел, глядя в одну точку, с четверть часа. Я пытался заново промотать в голове произошедшее, надеялся обнаружить какие-нибудь намеки на то, что мне померещилось, всему виной усталость, и эта девочка Катерина – обыкновенная фантазерка, случайно ляпнувшая имя Луки. Она ведь сказала, что знает одного Луку. Но могла ли она наугад выбрать именно это имя из десятков других имен? Даже если да, не было ли это особым знаком?
Я думал о Луке, но почти
