можно ли брать на ум сказанное дикарями? С напускным равнодушием наблюдали они оживленную суету монголов, ставящих сурты якобы для пленных, на усилия котловых, разводящих костры для приготовления мяса в огромных котлах, найденных на арбах с найманским скарбом.
Тойоны хорохорились, обреченно перешептываясь меж собой.
– Смотрите-ка на этих нелюдей: решили нас покормить перед забоем!
– Вот начнут тянуть жилы из живого мяса – узнаем кормежку варваров… Все выблюем, что съедим…
– Не кликайте беду, пока брюхо цело… Они ведь тоже люди!
– Люди?! Для таких слепцов, как мы, имеющих глупых вождей, они, конечно, господа-а-а! Ничтожества смогли победить нас – позо-о-ор!
– Замолчать! – прикрикнул на героев молчавший до сих пор высокий сутулый старик. – Забыли свои победы? – продолжал старик, ни на кого не глядя и пересыпая камешки в заскорузлых ладонях. – Очнитесь, вспомните: победы, по-вашему, принадлежали вам, и вы каждый раз выпячивали свои заслуги и доблести! Вы их выискивали, как шелудивые псы блох, и на зуб еще пробовали! – он швырнул камешки под ноги. – А поражение наше общее вы приписываете глупости и нерадивости своих воевод! Вы же и умные, и благородные! Вы бы не попали в этот ад, будь каждый из вас главным! Тьфу! Глаза бы мои не смотрели и уши бы не слышали! – и старик закрыл лицо руками, которые мелко-мелко тряслись, то ли от ярости, то ли от бессилия.
Это был знаменитый полководец Кехсэй-Сабарах.
«Ключ иссяк, бел камень треснул», – думал он, уткнув черное лицо в шершавые ладони. Более тридцати лет он единолично возглавлял найманское войско, а накануне этой войны Тайан-хан отстранил его от должности, поверив наветам, столь обычным в среде придворных и столь же изощренным. Однако Кехсэй-Сабарах терпеливо снес обиду и, не в состоянии жить без войска, слонялся среди военачальников как человек, у которого есть лук, но нет стрел, есть стрелы, так нет наконечников, есть наконечники – так нет зверя. И считался он вроде бы советником, но кто прислушивается к советам человека, выбитого из седла, к словам небожителя, изгнанного на грешную землю… Никто не нуждался в советах старого вояки.
Да и сам Кехсэй-Сабарах не набивался: он понимал разницу между советником и советчиком. Некоторые с сочувствием смотрели, как с каждым днем все больше сутулилась спина старика, более покатыми делались плечи. Но большинство злорадствовало, хотя почти всех военачальников воспитал этот, выносливый в походах, как верблюд, и быстрый в движениях, как рысь, человек. И не сломался он лишь потому, что с годами узнал, как много у жизни личин, как быстро и непредсказуемо она меняет гримасы. Вот и теперь, в дни беды, снова изменилось отношение к Кехсэй-Сабараху. Так меняется отношение к кусочку вяленого мяса у легкомысленного кочевника: на пиру он обнаруживает его в кармане и выбрасывает псам, а в голодное время вспоминает с горечью: мешал ли ему этот кусочек в переметной суме? Сейчас он, старый воин, заговорил, и спесь вмиг слетела с полоненных тойонов. Они искали во взглядах друг друга ответ на
