испытание для слабой души. А сильная – озарится. Значит, мы неправильно жили, вознеслись, возгордились… Не так, хан?
– Ты прав…
– Забыли мы, что на все воля Божья, а не наша. И Бог поможет нам, если ты осознаешь свою сыновью гордыню, – спокойно закончил старик.
Хан взглянул на него с надеждой, будто на посланца самого Бога:
– Правда?!
– Я верю в это.
Тяжкий стон исторгся из груди хана. Искорки надежды истаяли в его глазах. Кехсэй-Сабарах с жалостью и печалью смотрел на своего хозяина. Еще вчера стоило тому показать свой норов, как все кругом, казалось, ужимается в размерах, сгибается в поклонах. О, Господи, хоть ты и видишь все со своей вышины, но как же ты жесток, что не даешь вовремя смерти. Так думаю я, одна из твоих тварей, доведенная до позора и отчаяния…
Еще не устоялась полуночная тишина, еще редеющие людские голоса сливались с шумом близкого леса, с потрескиванием дров в затухающих кострах, с плеском речных волн о галечник, как эту монотонность вспорол тревожный крик:
– Уху-у-у! Ху-у! Лю-у-у-ди-и-и!
Все, кто мог, выскочили из суртов на берег, ожидая беды. Крик доносился со стороны белого сурта, а голос был похож на голос Хорохоя – старого советника Тайан-хана. Вскоре появился и сам старик, вопя:
– Беда! Беда, тойоны-ы-ы! Великий хан ушел от нас к Богу! – он мелко крестил лоб, озирался, словно ожидая удара в спину, наконец, пал на колени и стал креститься в сторону Большого сурта, увлекая за собой остальных. Тойоны упали на колени и, осеняя себя крестным знамением, кланялись в сторону того же сурта.
Незаметно следил за происходящим купец Сархай. Обладая не только острым глазом, но и острым умом, он видел, что тойоны по-разному встретили черную весть. Каменные, с насупленными бровями лица одних говорили об отмщении. У других они были искривлены гримасой плача. Но в некоторых Сархай улавливал всполохи осветления, облегчения, словно они еще не верили, что хан своей смертью освободил их от клятвы верности, от непосильной оплаты долга, но уже не чувствовали на плечах гнета тяжкой власти побежденного монголами, однако владеющего своими нукерами владыки. Что могли они ожидать от будущего, находясь в положении животных в загоне? Никакие чины и заслуги не имели уже значения – лишь жизнь, которая нужна для спасения своих семей, своего семени.
Другие, закусив губы, готовы были броситься на острия пик, лишь бы прозвучал Высочайший Указ.
Третьи печалились, видя крах великого ила, прежней жизни, наполненной высоким смыслом усиления власти ила и расширения его владений.
Сархай понимал найманских тойонов, с которыми годами жил бок о бок, деля пищу в походах и кусок кошмы в холодную ночь. Пиры и тризны сблизили его со многими найманами, и душе его было легче переносить страдание чужака во вражеском стане, когда он сознавал, что поручение Джэлмэ дает ему возможность помочь наиболее надежным из воинов. Ведь до сих пор
