разговаривал, глядя не на меня, а в стол – в бумаги, шуршал ими, согнувшись. Я видел только темя его, и седые жалкие пряди, и большие лоснящиеся залысины.
– Но почему, почему? – настаивал я. – Что случилось?
– А ты, что ли, не понимаешь?
При этих словах он поднял ко мне лицо – коротко блеснул очками – и тотчас отвел, опустил глаза. И я сразу же понял все. Я понял. Но по-прежнему продолжал упираться – теперь уже притворяясь, хитря:
– Как-то это все странно… И неожиданно… Работа мне нравится, и я вовсе не собирался бросить ее так вот, с маху.
– А все же придется, – сказал он жестко. – И если ты не хочешь скандала – уходи сам, по своей воле. А то ведь я могу и выгнать.
– Вот оно что, – пробормотал я. – Н-ну ладно. И когда же мне отчаливать?
– Когда хочешь, – сказал он, – хоть завтра. Здесь нам с тобой все равно не ужиться, и чем скорее ты испаришься – тем лучше. – И снова – быстро и холодно – блеснул на меня очками: – Ты меня понял?
– Не совсем… Но, в общем, – да… Что ж без толку спорить.
– Ну вот и хорошо. А теперь – проваливай.
И я ушел. И спустя сутки уже сидел с вещичками за селом, на взлетном поле, – дожидался рейсового самолета.
Здесь обычно курсировал небольшой почтовый Ан. Он прибывал к нам из Игарки каждую неделю, по субботам, в середине дня. Доставлял продукты и почту и тут же уходил обратно.
Вот все и решилось – само собой, думал я, сидя на скользких, сирых, сваленных в груду бревнах и неспешно дымя папироской. Я бы, может, долго еще колебался, но теперь что ж… Теперь у меня дорога прямая.
Пилот – молодой, румянолицый парень – проговорил озабоченно:
– Не знаю, право, как быть. Свободных мест у меня нет – со мной еще один пассажир. И вообще, машина перегружена… Разве что в хвостовой отсек тебя поместить? Хотя и там…
– А что там? – поинтересовался я.
– Мороженая рыба.
– Ладно, – отмахнулся я. – Если есть возможность – я готов. Лететь-то ведь недолго?
– Да нет, – протянул он, – пустяки. Два с половиной часа. Ну, три от силы. Смотря по погоде.
– Ну так давай ищи место, – сказал я нетерпеливо. – Рыба мне не помеха… Какая хоть рыба-то?
– Семга, – мигнул летчик. – Первый сорт. Заскучаешь – пожуешь.
– Вот именно, – усмехнулся я. И, вскинув на плечо вещмешок, пошагал к самолету.
Хвостовой отсек оказался забит до отказа. Мы с трудом разгребли мороженые рыбьи туши, расчистили небольшой участок – возле самой стенки. Я залез туда, вытянулся.
Летчик сказал:
– Ну, будь! – и с грохотом захлопнул металлическую клепаную дверцу.
Отсек погрузился в темноту. Послышался частый, густой, все усиливающийся рокот. По металлу, по рыбьим тушам прошла долгая судорога. Самолет сотрясся, разворачиваясь, тяжко взвыл – и оторвался от земли.
Я лежал, покуривая, в темноте и прохладе. И поначалу это
