Финнли переводит стальной взгляд с Алексы на меня и обратно. – Иден, ты в курсе? И молчала?
– Я недавно узнала…
– И что, решила скрыть, типа, мы не обидимся?
– Нет, я…
– А может, ты тоже из них, – заключает Финнли.
Она выдирает у меня сплетенные подстилки, хватает за запястье, выворачивая, чтобы проверить.
Дергаю руку обратно. И сама сверлю Финнли взглядом, не обращая внимания на рыдания, которые подступают к горлу. Предательница…
– Я что, похожа на человека, – ровным тоном произношу я, – который бросит все, лишь бы растоптать других?
– Мне кажется, она не имела в виду… – встает между нами Хоуп.
– Что я не имела в виду, а? – обрывает ее Финнли, и Хоуп сразу умолкает. – Внешность никакой роли не играет, Иден. И если ты похожа на бывшую богачку из особняка за пять миллионов долларов, это еще не означает, что ты ею была.
Ого! Неужели прошлое настолько въелось мне в кожу, если даже Волкам с их старанием не удалось его полностью стереть? Впрочем, дивиться тут, наверное, нечему. Притесняют только тех, кто раньше пользовался привилегиями. Правда, далеко не у всех они были настолько велики, как у меня. В бараки попала и куча народа из среднего класса.
– Я угадала, да? Надо же, какая счастливица, – говорит Финнли уже без былого огня, обратившегося в тлеющие угли. – По крайней мере, тебе было что вспомнить, пока ты день-деньской вкалывала и кормила шелкопрядов.
Алекса за ее спиной кривится. Я прикусываю язык.
– Финнли, – тихо зовет Хоуп. Ее никто не перебивает. – Здесь никто не хочет ссориться. Кроме нас самих… у нас больше ничего нет.
Финнли швыряет в костер горсть веточек. Пламя поглощает их, вспыхнув искрами.
– Вы и понятия не имеете, – шепчет Финнли, – каково это, когда тебя забывают. – Ее слезы градом падают на раскаленные камни и шипят, испаряясь. – Когда твои друзья вступают в Стаю, а тебя даже не приглашают. Когда ты хочешь быть одной из них: ведь ты этого заслуживаешь, потому что ты не из привилегированных, не из богатых. – Финнли сглатывает. – И когда ты потом ненавидишь себя за такие мысли… и за давнюю дружбу с теми, кто настолько кровожаден.
Я ожидала услышать все, что угодно, но не такое откровение. Бросаю взгляд на Алексу, готовясь к новому витку скандала, однако та слишком погрузилась в свои мысли.
– Я понимаю, каково тебе, – говорит Хоуп и неотрывно смотрит на огонь. – Ненавидеть их, а одного – любить. Гадать, знала ли ты вообще этого человека по-настоящему… и почему не замечала в нем надломов, когда вы жили в соседних комнатах.
Речь, несомненно, о ее брате.
Пламя вновь вспыхивает, трещит. Война точно такая же: хищная, ненасытная. Она пожирает все живое на своем пути, пока не останется ничего, кроме пепла.
– Я никогда не была кровожадной, – произносит Алекса. Она по-прежнему где-то далеко, не с нами. – Я поступала так, как считала нужным, чтобы выжить.
13
