быть крупным, успешным и решительным, куда-то из себя выпрыгивать. Вот и оказалось, что он больше чем смирный и ленивый советник, смотрящий на жизнь из третьих ролей, но меньше того, кто, находясь на вторых позициях, отбирал людей, чтобы работали за него и себя. Он уже вполне вкусил кровавого бифштекса успешного предпринимателя, хоть и старался теперь перейти на легкую диету.
Получалось, что от меня требовалось подобрать ему «размерчик», чтобы не висел и не жал, носился как влитой и двигал его вверх и вперед, куда ему хотелось. Вполне себе задача для планирования.
Собственно, он и хотел найти форму, чтобы вернулись удаль и поток, было свежо и ново. Чтобы он опять был молод, только что уйдя из дома строгой мамы в горнило будоражащего общежития. Чтобы быть и умным, и крепким, и с виду веселым, и уж точно все успевающим. А что не успевал, то было и не слишком надо. А теперь – он опаздывал. То есть был все еще впереди многих, но субъективно – не на коне.
Сколько угодно можно было объяснять про снижение скорости течения времени в стране, про остановку социальных лифтов, про застой и отстой, вытоптанность поляны, плохих ребят у власти, про «не тот народ», но вспомним, что все это даже не пришло бы ему в голову в те годы, когда мир перед ним расширялся, грудная клетка была как мехи и за ритмом дыхания ему было сложно не следовать улыбкой. Были те самые напор и обаяние, везение и результат.
Дело было не только в том, что это была молодость. Сейчас, в свои крепкие сорок, с предприятием в кармане, опытом консалтинга, вполне здоровый, не чуждый спортивному залу, он вполне мог бы расправить плечи. Для публики он вполне мог сыграть себя – былого, в хорошем костюме, на примерке новых дел. А для себя – что-то давало трещину, внутри дребезжало, как будто отняли права на что-то важное.
За этим не проглядывали ни тайна, ни травма, ни стечение обстоятельств. Было ощущение, что часы стали идти не в такт, что-то разладилось, они еще могли быть «с боем», но через раз, непредсказуемо, и было опасение возможной остановки, вроде мелких перебоев в сердце.
Думаю, если отодвинуть рациональные причины, то он пришел ко мне как к странному мастеру, что-то делающему «наособицу», бормочущему себе под нос, довольно успешному в своем деле и как бы находящемуся на границе мира колдовства, ворожбы, прислушивания к чему-то тонкому – и вполне рационального подбора ключей к редким механизмам. Сам ключ от себя, как ему казалось, он потерял, вот и искал кого-то в меру странного, но способного почувствовать его частный ход.
И так, вглядываясь, я вернулся к своему: лев или бык? Расспрашивая его, я не столько искал информацию, хотя и она ложилась металлическими опилками на лист, сколько нащупывал интонацию, где отзовется. Нужно было догадаться, понять, какой магнит подложен под его события, что тихо зазвенит, отзовется на бережные, но точные вопросы.
Видимо, тут были отголоски моего первого медицинского образования – я как будто бережно пальпировал его, выстукивал, слушал
