style="font-size:15px;"> Павел. Наверное, нужно еще некоторое время, чтобы пожить с этим решением.
Автор. А почему? У вас до сих пор все успешные начинания довольно быстро происходили.
Павел. Да, это ваша догадка. Действительно, очень быстро.
Автор. И сейчас мы хотим вернуться к юношеской свежести – мы хотим воскресить чувство свежести и того, что все возможно. Чтобы у вас опять включилась пружина азарта и такого легкого бесенка. А если мы начинаем тормозить – еще этого человека проверю, пусть еще это устоится», – то мы на самом деле тормозим бесенка.
Павел. Тогда логично было бы просто продавать существующий бизнес.
Автор. Вы побаиваетесь, потому что это такая долго выращиваемая любимая ворона в руке. Это другой поворот – продать все и окунуться в новое.
Павел. Чем он хуже? Как говорил Маркс, капитал отупляет.
Автор. Смотрите, какие у нас мотивы: нити как у Гулливера, 20 килограммов за год, жирок, мешающий принятию решений. Либо мы говорим про месяц – это, фактически, просто отпуск, – либо мы говорим про три месяца, и это серьезная попытка. Хорошо бы принять решение по поводу бизнеса легко, пребывая как бы в длинном отпуске. Можно за эти три месяца и прилететь сюда три раза на два дня.
Павел. Ну да.
Автор. Тогда и контроль сохраняется, и тыква лежит на нужном месте.
Павел. Здорово, что доформулировали. Есть тогда смысл ехать и на год.
Автор. Да, но чтобы уехать на год, нужно раскачаться на три месяца.
Павел. Тогда в чем вопрос сейчас? О чем я должен подумать?
Автор. Мы забрасываем с вами картинку и на нее смотрим.
Павел. Эта картина не вызывает несбыточных мечтаний или новых сильных опасений, просто я об этом так не думал. Подумаю сейчас.
Социальный портрет
Он высокий и скорее красивый и всегда был неуверенным в себе, стоящим на одном месте, но любил себя бегущим и хватающим. Хорошо считал.
Когда мы встретились, тема возраста им не поднималась, но для меня тихо звучала. Это был незаданный вопрос: могу ли я еще быть героем, или надо на пенсию? Дальше начинался его разговор про себя (не вербальный, у меня лишь реконструкция) на тему «уже не мальчик, а на достойную пенсию не хватает».
Было видно, что не бывать ему управдомом у какого-то дяди, но и сказать себе «Бери шинель, пошли домой» он тоже не мог. Что-то не срабатывало – и не в социальном механизме путинского постсовка, а в его внутреннем табеле, где молодые, нахальные и красивые брали власть, а уж он был из тех, кто шел немного позади, за ними.
Ему мешало слишком материалистическое воспитание – мол, первично бытие, объективный мир. На самом деле для него рулило вовсе не это, а его так называемая харизма – умного, топорщащегося энергией откуда-то изнутри сибирского мужика – только бы дать себе волю.
А он и из центра выпал (какой уж центр себе ни нарисуй), и с периферии ушел. И этого «начать сначала» боялся не на шутку.
Зарезать
