с дороги.
В ответ – гадкий оскал.
– Дважды повторю. На третий – ударю. Брысь.
Мужик похрустел кулаками и остался на месте. Я выпустила когти и приготовилась к драке.
– Радим, пропусти волчицу.
Самая прекрасная женщина на земле подошла тихо, незаметно и пугающе быстро. Охранник подпрыгнул от неожиданности, но тут же спохватился, слегка склонил голову и, резво освобождая дорогу, пробормотал:
– Как прикажешь, Агния. Я ничего плохого не делал. Ты велела не беспокоить – я выполнял.
Мать Серого вскинула искрящиеся глаза и улыбнулась так, что мне захотелось провалиться под землю. Бедному Радиму, видно, тоже.
– Всё хорошо, милый, – глаза женщины переливались серебром, а рука, которой она ласково провела по щеке напуганного охранника, наверняка отдавала льдом. – Можешь немного расслабиться. А ты, дитя, – это уже мне, – пройди. Скажи, что накипело.
Я послушно двинулась по коридору. Волчица испуганно поджала хвост.
– Радим, разве я разрешала тебе садиться? – не оборачиваясь, бросила Агния. Мужик вытянулся прямо и изобразил безграничную любовь к своей нелёгкой работе.
Захотелось заскулить.
Дверь стукнула, как может стукнуть только крышка подвала, отрезающая от солнечного света и обдающая пронизывающим холодом земли. В комнате хозяйки волчьего селения было светло и тепло: огромный резной стол, заваленный свитками и бумагами, исписанными столь мелким и неразборчивым почерком, что я бы запуталась, даже умей читать так же хорошо, как муж; маленький светильник, сейчас, по случаю светлого утра, погашенный, но закопчённый и явно часто зажигаемый ночами; обитый тканью невероятной красоты и почти наверняка такой же дороговизны стул. Такой стул больше подошёл бы городничему или, по меньшей мере, богатею-купцу. Увидеть его в глуши, посреди леса, в отгороженном от внешнего мира частоколом дворе, никак не ожидалось. Ни пылинки, ни паутинки, ни пятнышка. Даже кровать, куда более широкая и мягкая, чем требуется вдове, застелена алым одеялом столь ровно, что ни складочка не мешала созерцать его идеальную гладкость. Совершенное место, в котором жила такая же совершенная женщина.
Куда мне с ней тягаться?
Агния устроилась в своём троне, положила гладкие белые ладони на подлокотники. Мне сесть не предложила. Ну, да мы не гордые. Постоим.
Моя… страшно сказать… свекровь молчала. Я тоже. Время шло.
– Твоё имя? – мягко, но неотвратимо прорезал тишину волшебный бархатный голос.
Пришлось прокашляться:
– Фроська.
Женщина вздёрнула брови совсем так же, как это делал её сын. Я стиснула зубы, напоминая себе, за чем пришла.
– Ефросинья… – протянула Агния, пробуя имя на зуб.
Мне вдруг стало невероятно стыдно. За нечёсаные волосы, за старый, только по большому случаю надеваемый сарафан, что уже совсем не так, как подобает приличному платью, теснил грудь, за незвучное имя и незнатный род, за то, что я – простая деревенская
