Мне было хорошо.
Антониос учил меня танцевать сиртаки и говорить по-гречески, а я дразнила его: «Ехал грека через реку, видит грека – в реке рак. Сунул грека руку в реку, рак за руку греку – цап!». «Цап!» – послушно повторял грека, заставляя меня умирать от смеха. Однажды он поцеловал меня. Это случилось накануне моего отъезда в Германию. Было, как всегда, холодно. Уже стемнело, и туристы вернулись в свои отели. Мы, неприкаянные души, бродили по переулкам, и я, дурачась, ужасным голосом пела обо всем, что видела: «We are waaaaalkiiiing in the streeeet, I woooould liiike to flyyyy to Creeetee!…»28. «Замолчи!» – выдержать мои рулады, напоминающие визг сирены скорой помощи, было и впрямь непросто. «I caaaaan’t shut up, I’m not reaaaaady giiive up!»29. Он вдруг положил ладонь на мои губы, и прижался своими губами с другой стороны. А потом убрал ладонь. «Я не знал, что сделать, чтобы ты прекратила петь…». Это был один из самых романтичных поцелуев в моей жизни.
Вспоминая об этих странных днях, я снова и снова возвращаюсь мысленно в тот вечер, в город, в котором не жить – сходить с ума. Впрочем, готова поспорить, многие воспринимают его иначе. В любом случае, увидеть Амстердам стоит хотя бы раз. Главное – остаться в живых после этого.
Глава 11.
Германия, Дания, и снова Германия
В Ганновере я впала в летаргический сон. Возможно, такое ощущение было вызвано недавним безумием Амстердама. Я находилась в абсолютном анабиозе, и слабо осознавала происходящее: не особо вдумываясь, ходила с кем-то куда-то, останавливалась у церквей, гуляла по паркам, пересекала площади – будто в тумане. Все настолько смазалось в осеннем влажном воздухе, что спроси меня кто о Ганновере, я вряд ли смогла бы внятно объяснить, чем именно там занималась. Несмотря на то, что я постоянно общалась с людьми, впервые за долгое время меня закрутило в воронку собственных мыслей. Даже в последний день во Франции, гуляя в одиночестве и слушая грустные песни, я не чувствовала себя в такой прострации. Думалось о любви, Европе, деньгах, дороге, билете в Аргентину, попутчике, без которого дальнейшее путешествие представлялось опасным и невозможным. Выбираться из этого в окружающую действительность было сложно, поэтому я сделала только двенадцать фотографий и не отправила традиционную открытку родителям.
Но все это – мои субъективные ощущения, момент, в который я задержала дыхание, взгляд внутрь. Окружающий же мир ничуть не изменился: все занимались своими делами, в том числе я. Приехав в город днем, я неприятно удивилась, обнаружив, что пригласившая меня переночевать девочка, дала неправильный номер телефона. Тем не менее, проблема решилась довольно быстро, и я поехала к колумбийке Изабель – первой женщине, которая гостила меня с того вечера, как я приземлилась в Италии. Вся жизнь Изабель – сплошные латиноамериканские страсти: ее муж, родом из Коста-Рики, забрал детей и увез в Германию.
Незамысловатая импровизация, в переводе с английского: «Мы идем по улице, я хотела бы улететь на Крит!».
«Я не могу заткнуться, я не могу сдаться!».
