с влезанием в душу, разоблачением позорной подноготной ее проступка, после которого мама непременно разразится монологом о том, как трудно ей жить в обстановке «нелюбви и отсутствия элементарного понимания», с последующими слезами, обвинениями и принятием лошадиных доз успокоительного.
Мама – преподаватель музыки, «творческий человек», как любил говаривать дедушка, многозначительно поднимая вверх указательный палец, и такие монологи для Ани – не новость, она их уже столько наслушалась и насмотрелась – на две жизни хватит. Просто, с уходом папы они стали все более частыми и надрывными, иногда вспыхивая буквально на пустом месте, доводя маму и всех присутствующих до нервного истощения. И сейчас она невольно чувствовала себя самым настоящим палачом, и сердце наполнялось тоской, разрывалось от раскаяния. Дернул ее черт!
Ладно, проехали! Кончено! Она взяла Тоньку под руку, сделала шаг в сторону…
– Подождите! – от волнения акцент Стефана стал заметнее. – Я понимаю, вы, кажется, не хотите звать милицию. Может быть, вы и правы. Но я чем-то могу вам помочь? – в его голосе слышалась просительность, приправленная, впрочем, недвусмысленно-практическими нотками, и девочки нерешительно остановились (что он хочет-то? может, показалось?).
Впрочем, нерешительность тут же улетучилась, они саркастически переглянулись, прочитав в глазах друг дружки одну и ту же мысль. Ну, конечно! вернет им кто-нибудь настроение, надежды, деньги! И впереди – неминуемая расплата, раскаяние, терзания, угрызения. Эх!
Видимо, Стефан понял их без слов (даром, что иностранец) и повторил свое предложение:
– Но я могу чем-то быть полезен? – практичность и просительность в его голосе уравновесили друг друга. – Могу я пригласить вас куда-нибудь?
Аня почувствовала острое разочарование, обиду; в глазах Тоньки мелькнула презрительная злость, – привычки доминирования стремительно возвращались к ней.
– Куда-нибудь – это куда? Нам, синьор, или как вас там, приключений не надо, сами можем кому хочешь приключения устроить! – она решительно вздернула рюкзачок, скомандовала Ане: – Пойдем домой, нас родители ждут!
Лоб Стефана покрылся испариной.
– Нет! – он с трудом подбирал слова. – Вы не так меня поняли! Я хотел бы пригласить вас в кафе. (Тонькина злость медленно таяла, как по ступеням, стекая в настороженность, любопытство, мечтательность). Мы могли бы там отдохнуть, поговорить… Понимаете, я приезжий, я ничего здесь не знаю…
Обида вдруг сменилась растерянностью, надеждой: их приглашают в кафе? В кафе, а не на какую-нибудь скамейку, где они обычно цедили вульгарный джин-тоник, закусывая его орешками из пакетика, и где все время приходилось торопиться и оглядываться – не идет ли кто-нибудь? В кафе, где они смогут, как взрослые, сделать заказ, важно водя пальцем по строчкам меню, и официант будет терпеливо ждать, угодливо склонившись, ловя каждое слово?
