верещала ей в ухо: «Анька, это маньяк! Клянусь тебе, я знаю! И не иностранец он никакой, прикидывается только, чтобы в доверие войти! Это он сейчас такой хороший, а чуть освоится – сразу за речку пригласит, посмотришь!», она лишь улыбалась, отводила глаза. Что-то должно произойти, что-то хорошее, доброе, светлое! Обязательно должно!
Пришел официант, приветливо улыбаясь, сменил пепельницу, оставил меню. Стефан остановил его.
– Мы приезжие. Может, порекомендуете что-нибудь из вашей кухни?
Официант не раздумывал.
– Котлеты по-киевски свежие, гарнир сложный. Из салатов – очень греческий неплох, наш повар его чудесно готовит.
Стефан взглянул на Аню с Тонькой (как будто они могли сейчас возражать!).
– Вы не против? Котлета, салат? Затем… – он всматривался в строки меню. – Бокал сухого красного вина нам еще, пожалуйста. Какие у вас есть? Испанское? Отлично. Значит, испанского сухого вина и апельсиновый сок. На десерт, – он вопросительно посмотрел на своих спутниц, оцепеневших, совершенно оглушенных происходящим.
– Мороженое, – пискнула осмелевшая Тонька, – мороженое с шоколадом.
– Две порции мороженого с шоколадом, – продолжал диктовать Стефан замершему в почтительном полупоклоне официанту, – фрукты и кофе.
С этими словами он вернул официанту меню, откинулся на спинку стула. Что ж, эффект был сногсшибательным. Если он хотел произвести впечатление, это ему удалось! Впрочем, вряд ли, не такой он человек, чтобы пускать пыль в глаза двум провинциальным простушкам.
Украдкой, из-под ресниц Аня посматривала на Стефана, раздумывала. На первый взгляд – ненамного старше тех двоих, несколько минут назад так нагло воспользовавшихся их с Тонькой доверчивостью, но манера держать себя – абсолютно взрослая, взгляд, жесты, интонации – спокойные, даже повелительные, напрочь отвергающие всякую фамильярность. Этот не станет перекрикивать, но и не даст себя перебить; такое чувство, что он старше, много старше своих лет, и при этом – никакого подвоха, весь, как на ладони: честный, искренний, без всякого второго дна. Все слова, поступки продиктованы понятными и естественными чувствами: пожалел, помог, накормил – что же в этом плохого, ненормального? И все же. Что-то отпугивает, сдерживает, настораживает… Шпион?
Неопределенность тревожила, угнетала, и замерла готовая уже было выпорхнуть из гнезда любовь, – будто раздумав, будто испугавшись высоты. И теплится, теплится где-то в глубине, на самом дне сознания надежда: а вдруг? а, может быть, и нет никакого «и все же»? может быть, он и в самом деле – одинокий, добрый пилигрим-самаритянин, турист, оказавшийся в незнакомой стране… «Ага! Увидевший тебя и влюбившийся с первого взгляда! Ну, конечно!» – резкий скрипучий голос вторгся в размышления, осыпался зловещим хохотом. Как по команде тут же подступили сомнения, недоверие – разве может такое быть? где это видано? это просто невозможно!
