и беззвучно поднялась из-за стола. Бледная, в черном платье, она напоминала причудливую тень, дрожащую в неверном освещении лантернов.
– Ты слишком глуп для того, чтоб быть геномастером, звереныш. Слишком ограничен. Ты – кусок слежавшегося угля, которому никогда не стать алмазом. Но твоя сестра… Она из куда более прочного материала. Надо лишь огранить его, придать форму… Гретель! Гретель, пришло время тебе сказать свое слово. Хочешь ли ты остаться со мной и учиться у меня геномагии? Хочешь ли обрести безграничную власть над живой материей? Творить магию плоти?
Гензель с трудом повернулся. Голова казалась набитой влажными ватными тампонами, ужасно тяжелой и невероятно легкой одновременно. «Отрава! – подумал Гензель, отчаянно сражаясь за свое тело, которое с каждой секундой все меньше оставалось его собственным. Оно погружалось в стылые глубины подобно кораблю с огромной пробоиной.
Гретель привалилась спиной к стене. Кажется, она даже не могла оторваться от скамьи. Геноведьма подошла к ней, села напротив и вгляделась в бледное лицо. С удовлетворением, которое таяло на дне пересыхающего сознания, Гензель отметил, что растерянности и страха на этом лице не было. Напротив, в нем обозначилась твердость, которой он прежде не замечал. Твердость, из-за которой ему даже показалось, что это лицо не его сестры, а ее близнеца, сотворенного геномагией в пробирке.
Гензель тяжело привалился к столу, рук своих он не чувствовал, а ноги были уже бессильны выдержать вес тела. Кажется, у него осталось совсем мало времени. Он попытался залезть рукой в карман, где лежал нож, но рука лишь беспомощно дернулась раненой птицей. Он почувствовал, как неодолимая тяжесть, взгромоздившись ему на шею, тянет голову к столу. Кажется, уже трещит от непомерных усилий позвоночник…
Сейчас разум выключится, он это чувствовал. Гибельный яд пропитал все тело и забрался в каждую клетку. Единственное, от чего Гензель ощущал удовлетворение, – предвкушение того, как геноведьма разозлится, услышав отказ. Возможно, единственное, что он захватит с собой в темноту, будет выражение ярости на ее безупречном лице. И гордость за сестру.
– Глупые дети, – сказала геноведьма мягко, почти ласково. – Вы думали, что можно вломиться в дом геноведьмы, отъесть от него кусок и уйти как ни в чем не бывало? Какая удивительная наглость. Неужели вы не знали, что гости геноведьмы уходят, когда она этого захочет, а не когда им вздумается? Вы слишком ценны, чтобы умереть в каком-нибудь овраге. Даже сами не подозреваете, насколько ценны. Особенно ты, Гретель. У нас с тобой разный генокод и фенотип, но ты не представляешь, до чего мы внутренне похожи. В нас с тобой куда больше общего, чем у тебя с твоим братом. Там, куда вел тебя он, ты никогда не добилась бы ничего стоящего. Бастард, квартерон, городская чернь, пожива для Мачехи… Там, куда отведу тебя я, ты станешь хозяйкой геномагии, повелительницей плоти, властительницей тел и душ. Хочешь ли ты идти со мной дальше, Гретель? Хочешь творить настоящие чудеса?
– Да, – сказала Гретель, подбородок
