ще з вийны. Вин мэнэ зовсим мабуть забув, а я помню! Я росказую це для того, шоб вы тэж зналы, яка вин добра людына. – Ця людына спасла мэнэ вид смэрти у жорстокому бою. Колы б нэ вин – нэ було б мэнэ сэрэд вас! Сгинув бы я, як та собака!
Папа повернулся к говорившему эти слова Степану, долго и пристально всматривался в него, а потом неуверенно проговорил: «Неужели это ты, Степан? Ты очень изменился! Я бы тебя ни за что не узнал, не напомни ты мне прошлое. Как ты изменился Степан…»
Степан дождался, когда отец закончит говорить, и вновь повернувшись к главарю, продолжил: «Пан командир, отпустить йих! Нихай воны йидуть до миста. Цэ добри людыны. Та й с Гришей вы знайомы. Вин зла никому нэ зробыв, умолял он своего командира. – Будь ласка, пан командир, отпусты йих».
И опять смотря на главаря, с надеждой в голосе повторил: «Нехай соби йидуть до миста. Воны ж тут працювать будут».
Вокруг воцарилась тишина, можно было услышать дыхание рядом стоящих людей. Все молчали – ждали решения главаря. А я плакал от страха. Мне было очень страшно. Я боялся этих угрюмых, заросших волосами лиц, что так неприязненно, исподлобья, смотрели на нас.
Каждый брошенный на меня взгляд пугал до дрожи. И меня пугал лес, который окружал нас, и эти, как норы, землянки. Всё пугало меня!
День клонился всё больше и больше к вечеру, а солнце опускалось всё ниже и ниже. И только его краешек, как-бы на мгновение, зацепившись за верхушки деревьев, чуть-чуть продолжал освещать поляну. А затем вокруг стало всё серым. Из глубины леса потянуло холодом и сыростью.
Все с нетерпением ждали решения главаря: мама с надеждой смотрела ему в лицо. А папа, взяв меня за руку, заглянул мне в глаза и тихо, чтобы никто другой не услышал, прошептал: «Главное в жизни, сынок – ничего не бояться, понял!»
Затянувшееся молчание прервало неожиданное, раздавшееся из глубины леса, ржание лошади, и из просеки показался всадник. Он подскакал к главарю банды и, соскочив на землю, стал о чём-то шептать ему на ухо.
Остальные бандиты насторожились.
Я замер в ожидании чего-то нехорошего, даже слёзы сами перестали литься из глаз.
Выслушав прибывшего всадника, главарь о чём-то поразмышлял, затем, повернулся в нашу сторону и, махнув рукой в сторону просеки, жёстко приказал: «Уезжайте! Немедленно!» Затем, круто повернулся к своим бандитам, и пошёл в сторону землянки с костром перед входом.
Бандиты молчаливой толпой последовали за ним. И только Степан, проходя поблизости, прошептал: «Тикайтэ быстрише! Нэ поминайтэ лихом. – Прости мэнэ командир, так сложилось у мэнэ»
Нас не пришлось долго уговаривать!
Лошади всё ещё стояли не распряжённые, вероятно по забывчивости бандитов, и мы, быстро сев в повозку, не мешкая, пустились в обратный путь.
В просеке уже было темно, но дядя Гриша всё нахлёстывал и нахлёстывал лошадей, стараясь поскорее выбраться из лап такой близкой смерти.
А я,
