Мы все почувствовали, что такое война!
– Позволь c тобой не согласиться. Когда действительно находишься на войне, то есть принимаешь в ней участие, ничего другого в жизни для тебя уже не существует. Ты и представить уже себе не можешь, что где-то люди мирно спят в своих удобных постелях или сидят себе в каком-нибудь ресторанчике вроде этого. В Европе все сейчас выглядит совершенно по-другому. Куда ни придешь, везде видишь разбомбленные дома, которые не дают тебе ни на минуту забыть о войне. Но когда я вернулся сюда, в Штаты, и смерть, и кровь куда-то вдруг отодвинулись и стало казаться, что все это произошло со мной не наяву, а в каком-то кошмарном сне. Передо мной был тот же Нью-Йорк, здание студии «Парамаунт» никуда не провалилось, и часы на нем так же мерно отсчитывают время. Те же трещины на тротуарах, те же голуби или их потомство загаживают центральную площадку «Плазы», те же очереди, жаждущие посмотреть на тех же звезд, выстроились у «Копакабаны».
Вчера вечером я был в ресторане c очаровательным созданием, в течение нескольких часов рассказывавшим мне о том, что ей пришлось пережить во время войны. Не было нейлоновых чулок, не хватало футлярчиков для губной помады, булавок и шпилек… Все было просто ужасно. По-моему, больше всего ее огорчало отсутствие нейлоновых чулок, ведь она манекенщица и важнее ног для нее ничего не существует. Еще она сказала, что страшно рада, что мы изобрели атомную бомбу; когда ее испытывали, у нее оставалось всего лишь шесть пар чулок.
– Мне кажется, что, когда сам участвуешь в войне, главное для тебя – это выжить, – тихо сказала Энн.
– Нельзя ничего загадывать наперед, даже думать об этом, – продолжал Лайон. – Живешь только сегодняшним днем. Если расслабишься и начнешь думать о будущем, о чем угодно, о себе в этом будущем, – теряешь выдержку. Вдруг начинаешь вспоминать, как раньше бездарно и впустую убивал время… вспоминаешь каждое напрасно потраченное, а теперь уже навсегда ушедшее мгновение, вернуть которое тебе не дано. Только тогда понимаешь, что самое ценное в жизни – это время, потому что время – это и есть сама жизнь. Единственное, чего ты не сможешь вернуть ни за что на свете. Можно потерять и снова вернуть свою девушку… или же найти себе другую. Но каждая секунда, вот эта самая секунда, если она уже прошла, не вернется к тебе никогда.
Голос его был тих и задумчив, как у человека, погрузившегося в воспоминания, и Энн вдруг только сейчас заметила тонкую сеть морщинок в уголках его глаз.
– Я видел там одного капрала, мы как-то остановились на ночлег в полуразрушенном амбаре. Спать никому из нас не хотелось, он сидел, разминая между пальцами комок земли, и все говорил, какая там земля хорошая. Кажется, у него где-то здесь, в Пенсильвании, была ферма. Он стал рассказывать мне, сколько неприятностей у него было c персиковыми деревьями, говорил о своих планах по возвращении домой. Он хотел расширить ферму. Он хотел, чтобы его детям, когда они вырастут, досталась хорошая ферма. Но его очень беспокоила земля, почва там была неплодородная. Он только об этом и говорил, да так убедительно, что и меня почему-то стала волновать
