пульсар – кое-чему наставник все же сумел его научить, – и тот медленно поплыл в подземные недра замка. Ход попетлял немного и закончился небольшим помещением, заваленным всяким хламом. Несолоно хлебавши Тамерон вернулся во двор и направился в покои отца – обустроенные здесь же – в северном крыле этажом выше. В западной части жили они с Тариком, в южной – мать.
Родители виделись редко. Мама никогда не покидала своих покоев, не выходила на прогулки. С младшим сыном она виделась охотно, хоть и редко. Всякий раз, когда ребенком Тамерон оказывался в южном крыле, его бросало в дрожь от суровых лиц, глядевших на него с потрескавшихся полотен. Он так и не удосужился выучить имена и титулы своих великих предков и про себя называл их: Заносчивый, Подозрительный, Суровый, Хищный и так далее. Зато, став юношей, женскими портретами мог любоваться часами, угадывая в чертах то затаенную грусть, то непомерный груз долга, то отчасти понятную ему горечь. Изображенные на полотнах дамы были строгими, даже чопорными, но ему казалось, стоит лишь провести по портрету рукой, как эти ненужные таким красивым лицам наслоения опадут, и под ними засияют улыбки.
Чем взрослее становился Тамерон, тем реже навещал мать – чувство вины прочно укоренилось в его душе и терзало при каждой встрече. Однажды, когда старая нянечка задремала, маленький Тамерон выбежал на лестницу. Играя, он старался не очень шуметь – во время бодрствования старушка не отпускала его от себя, не давая вволю побегать. Ей тяжело было уследить за мальчиком, поэтому няня предпочитала держать ребенка в поле зрения, но иногда ее подслеповатые глаза ненадолго закрывались.
Госпожа Лебериус вошла в зал как раз в ту минуту, когда Тамерон, оступившись, балансировал, размахивая руками, на верхней ступеньке спиной к лестнице. Мама бросилась к нему, но в дверях остановилась, будто наткнувшись на невидимую преграду, и закричала, как раненый зверь. Тамерон чудом выровнялся, испуганно посмотрел на мать. Она каталась по полу и выла, пахло горелым мясом.
Нянька, в отличие от госпожи Лебериус, беспрепятственно выбежала на лестницу и подхватила мальчика на руки. После того случая старушка пропала, а ее место заняла молодая девица.
С тех пор неотъемлемой частью маминого гардероба стали густая вуаль, скрывавшая изуродованное ожогами лицо, и ажурные перчатки.
Иногда Тамерон бывал в отцовских покоях и часто забавлялся тем, что кричал в огромный камин и слушал эхо. В этом колоссальном не только по детским меркам сооружении никогда не разводили огонь. Однажды из камина раздалось: «Как же ты мне надоел, шмакодявка!» Тамерон перепугался и долгое время плакал навзрыд, когда его пытались оставить на отцовской половине. Дарг Лебериус уезжал рано утром на мануфактуры и возвращался к вечеру. Весь день его комнаты пустовали, что позволяло молодой няньке выкроить несколько часов для общения с конюхом. Ей хотелось наладить личную жизнь, поэтому
