комоды, буфеты, письменный стол и шкаф, старинные ковры и даже античный письменный прибор, доставшийся позже мне, – вернулись в дом тем же путем, что были унесены. Со временем докупили новый кожаный диван, кресла и большой стол со стульями в гостиную.
Изменилось единственное – её отношение к сундуку с нарядами, который, как верный друг, прошёл с ней всю войну, гораздо обмельчав. Наряды больше её не интересовали.
Иногда она открывала свой сундук проветрить, мы тут же облачались в платья со споротыми меховыми отделками, несмотря на бабушкины возражения. Игра в принцесс начиналась.
Дедушка снова вернулся на прежнюю работу, на ту же должность. Но в сорок восьмом был судим за экономическую контрреволюцию. Ему очередной раз удалось откупиться, хотя его подельников по «контрреволюции» приговорили к лагерям, замминистра лёгкой промышленности Украины – к расстрелу.
Если бы разрешили дедушке проявлять инициативу, фабрика производила бы гораздо больше вещей, богатели бы страна и мой дедушка, и с ними вместе целая сеть складов, поставщиков и магазинов. Но это противоречило созиданию светлого будущего – коммунизма, который неизвестно как должен был возникнуть из ничего, как Вселенная, согласно убеждениям многих современных физиков.
Больше на фабрику дедушка не вернулся, хотя дом не тронули и он остался на территории предприятия. Между домом и фабрикой поставили высокий забор. Папа подсоединил обратно к дому воду, электричество, газ от фабрики. Это никогда никто не проверял. А мы никогда ни за что не платили. Также мы отправляли на фабрику приплод наших собак и кошек. Когда суки рожали, швеи разбирали щенков.
Бабушка на старости лет стала равнодушна к собакам. У нас жили чихуахуа и английский бульдог, которого папа достал за большие деньги. Но они принадлежали моей матери. Сначала она не хотела их, но потом привязывалась к ним, а они к ней и переходили в её личную собственность. Чихуахуа по имени Зефир, бело-розовое существо, непохожее ни на один вид известных нам животных, никому не давал приблизиться к маме, обнять её. Он заходился сумасшедшим, истеричным лаем.
Однажды мама заболела, и мы вызвали участкового врача. Когда врач наклонился со стетоскопом над кроватью, из-под одеяла выпрыгнуло маленькое злобное существо и вцепилось доктору в нос. Мы не знали, кого спасать раньше: маму, доктора, или меня от смеха. Я не держалась на ногах.
Один единственный раз на моей памяти моя шестидесятилетняя с хвостиком бабушка закатила сцену ревности дедушке. Дедушка, как ей показалось, был чрезмерно разговорчив и мил с Ниной, швеёй, которая зашла к нам пригласить дедушку с бабушкой на крестины первого внука.
Наружу выползла бабушка, совершенно мне незнакомая, и закатила деду сцену ревности с битьём посуды, как в латинских сериалах. Потом она побежала к ручью глубиной сантиметров тридцать – топиться. Следом за ней бежали дедушка, папа, охранники с фабрики, соседи и все, кто видел и слышал эту сцену, –
