здесь неким чужеродным элементом, растеряно озираются по сторонам. К ним подходит Хана Майзель, одна из постоялиц гостиницы. Она старше них на несколько лет. Она спрашивает их, кто они такие, предварительно рассказав, что она сама – дипломированный агроном и собирается открыть в Палестине женскую сельскохозяйственную школу. «А мы пока что тут проездом, мы едем учиться в Милан, – поясняют сестры. – Заехали на неделю-две, посмотреть, как здесь живут халуцим».
«А, халуцим? – переспрашивает Хана. – Давайте посмотрим… В Ришон не езжайте, там земледельцы эксплуатируют рабочих. В Зихроне то же самое… Езжайте в Реховот! Это самая лучшая мошава, и там вы увидите самых настоящих халуцим».
На следующее утро они наняли повозку и поехали в Реховот. Сняли комнату в «Бейт-Бройде». На неделю… А оказалось, что не на неделю, а на год. Они больше никуда не собирались. Шошана пишет, что, впервые вдохнув воздух Эрец Исраэль, они сразу же решили порвать связь с галутом. И еще они решили никогда в жизни больше не говорить по-русски…
Однако же, оказалось, что это не так просто. На своем «танахическом» иврите они не могли обсудить между собой простые бытовые вопросы. Тогда было решено дать себе поблажку – один час в день, перед закатом, отводился на разговоры на русском языке. Этот час тратился на цитирование Бальмонта и других любимых поэтов… Для Рахели решение отказаться от русского языка означало – перестать писать стихи. Довольно сложное решение для поэта. Иврит еще не пришел, русский теперь под запретом… Она нарушит эту данную себе клятву через пять лет, когда проснется ее поэтическая душа и откажется прятаться дальше…
Сестры произвели фурор среди жителей Реховота, особенно после того, как к ним присоединилась Бат-Шева, закончившая обучение в лейпцигской консерватории. На присланные отцом деньги они купили в Яффо рояль, который был с большими предосторожностями доставлен в Реховот на верблюдах. Три юные красавицы в «Башне трех сестер» – так прозвала реховотская молодежь их комнату – устраивали по вечерам для вернувшихся с полей усталых халуцим музыкальные и литературные вечера. Их «Башня» служила центром притяжения для всей мошавы.
Рахель с Шошаной заглядывают в соседний детский садик и знакомятся с воспитательницей. «Можно, мы будем приходить и слушать, как дети говорят на иврите?» – спрашивают они (ведь где же еще, как не в детском саду, можно освоить беспримесный, настоящий эрец-исраэльский иврит?) Воспитательница приветлива с ними: конечно, можно! Они становятся подругами, и через много лет реховотская воспитательница Хана Вайсман войдет в круг тех, кто напишет и опубликует свои воспоминания о народной поэтессе, о национальной легенде, – о Рахели:
«Появление в Реховоте двух сестер стало событием. Одна светлолицая и голубоглазая, высокая, молчаливая и неприветливая. Вторая – темноволосая, черноглазая, дружелюбная, улыбчивая и пытающаяся говорить. Я сказала «пытающаяся»,
