на иврите. Также и свой дневник, как уже говорилось, с десяти лет Лея ведет на иврите. Очевидно, что для девочки, которая, по словам подруги, еще год назад «не знала ни одной ивритской буквы», решение перейти полностью на письмо на иврите не было легким. Но оно было единственно возможным. Она уже ощущала в глубине души свою жизненную миссию. Вот еще записи из ее дневника, сделанные в пятнадцать лет: «Писать не на иврите для меня означает – не писать вообще. Я хочу быть писателем, от этого зависит все мое будущее и вся моя жизнь, это моя единственная цель, и если я ее не достигну, если у меня нет таланта, то тогда мне все равно, что моя жизнь сделает со мной»… «Я думаю, что у меня есть что-то в будущем. Какой-то маяк, к которому обращено мое лицо. Это – творчество на иврите… Мне кажется, что какая-то фальшивая нота звучит в моем голосе, когда я произношу эти слова. Поэтому я никогда об этом не говорю и не пишу, только мечтаю об этом день и ночь».
Миссией Леи Гольдберг было – воспитание литературного вкуса поколений детей, родным языком которых стал возрожденный иврит. Она полностью выполнила, всем трудом своей жизни, эту миссию, которую в детстве ощущала как что-то интимное, глубинное и от нее не зависящее.
«…Вчера я написала стихотворение на иврите и начала писать рассказ на русском…» – пишет двенадцатилетняя Лея своей подруге.
В двенадцать лет она читает на иврите Бренера, Гнесина, Шофмана. Ходит на симфонические концерты, слушает произведения Шуберта, Чюрлениса. Ходит в театры. Свои впечатления и критические заметки излагает в письмах к подруге и в дневниках.
«Сегодня мы были в галерее Чюрлениса. Там есть одна картина Рубенса, которая была там раньше, она прекрасна, но я должна признаться, что любая картина Чюрлениса производит на меня большее впечатление», – записывает она в дневнике.
В тринадцать лет она читает на русском, немецком и на иврите. Читает ТАНАХ. В четырнадцать лет в письме к Мине просит прислать ей какую-нибудь книгу на немецком, «лучше всего Шиллера»… Переводит на иврит Блока. И еще – учится рисованию.
Она пишет Мине: «Вчера я взяла в библиотеке „Дворовый пес“ Ури Цви Гринберга. Это его последняя книга. Ты о нем слышала? Я только начала его читать. Производит очень хорошее впечатление книги, которая впитала настоящую боль. Настоящую боль. Несмотря на то, что в ней, как и в большинстве книг Гринберга, публицистика превалирует над поэзией. Но это не страшно. Мне кажется, что нам сейчас нужны такие книги».
А вот – по поводу самоощущения и самоидентификации, в возрасте четырнадцати лет: «Мне здесь не с кем разговаривать… У них нет философии, они еврейки потому, что случайно родились у еврейских родителей, для них Эрец Исраэль – просто мечта какой-то сумасшедшей компании, для них это страна, как все страны, в которой жить не так комфортно, как во Франции…»
Учитель
Дневники четырнадцати
