считала, что он – это ты…Они впервые встретились во время учебы в Берлине, и во второй раз в Бонне, куда оба независимо друг от друга переехали, сменив берлинский университет на боннский. После их повторной встречи в Бонне Лея пишет подруге: «Ну ладно, в этом семестре я приобщусь к Дальнему Востоку немного в большей мере, чем к Белостоку или Тель-Авиву».
«…Единственный близкий мне человек не еврей и не европеец, а как раз индус. Наша с ним дружба основана на том, что мы сознательно или бессознательно дразним друг друга. Но это не страшно, мы часто встречаемся, и все его мимолетные „симпатии“, подружки, которых он часто меняет, проходят тщательную проверку с моей стороны. Их так много, что мои критические способности получают хорошее развитие. Но в основном темами наших бесед являются психология, философия и литература, и при этом я больше слушаю, чем говорю».
В это время появляется ее стихотворный цикл, повествующей о некоей сопернице и о ревности к ней:
Она тиха, как луч, скользящий по воде,
она легка, как свет весны, что реку дразнит.
Она поет, благословляя каждый день,
а мой мотив звучит лишь раз в году на праздник.
И будет праздник сердцу моему:
он для меня зажжет, возможно, свечи, —
но к ней вернется, позабыв мою тюрьму,
и будет горечь изливать ей целый вечер.
Я утешать умею, как она,
прощать умею и не ждать ответа.
И все ж ее покой и тишина
Мне показали, что за ней – победа.
Из дневниковых записей Леи Гольдберг ясно видна ее низкая самооценка – что вступает в противоречие с реальностью, отображенной на ее фотографиях школьных и студенческих лет, с которых на нас смотрит тоненькая и очень привлекательная девушка с библейскими чертами лица. Причины такой ее самооценки уходят корнями в детство. Героиня романа «И это свет» рассказывает своему другу о том, как в детстве тетя, с целью воспитания в ней скромности, подчеркивала ее неуклюжесть. Плоды подобного «воспитания» не замедлили о себе заявить.
Он обидел меня и ушел, и теперь
и не важно ему, что будет со мною,
ведь решил он в сердце: назавтра дверь
он другой раскроет.
Я видала ее, я видала не раз
посреди танцевального зала,
как в победном взгляде веселых глаз
пустота сквозь улыбку сияла.
Искривленный рот в глубине зеркал,
борозду на лбу не скрывает локон…
Нынче ясно мне, почему сказал:
«Мне с тобою плохо».
В «Письмах из выдуманного путешествия», где Дататрайа Падке выступает под выдуманным именем – не совсем выдуманным, а именем своего друга, второго индийского студента из их компании, – она так описывает встречу с ним: «Мне казалось, что вот-вот он начнет беседу, усыпанную цитатами из Ницше, или расскажет о своих вчерашних сумасшедших приключениях, или восторженно и иронично начнет описывать золотые кудри какой-нибудь Эрны или Фридл,
