и большинство живых созданий тоже попадали в Цитадель из других миров – кроме Рыцарей, рождавшихся здесь. Со временем они менялись до неузнаваемости, разумеется. В Цитадели и тело, и душа обычного смертного создания из миров второго порядка делаются такими… как бы это сказать точнее… непрочными, наверное. Точнее, тело либо начинает приспосабливаться к новой среде само, в соответствии со своими будущими задачами. Что же касается души – она как бы становится жидкой. Память сохраняется, но исчезает внутренний каркас, система причинно-следственных связей: например, эмоции проявляются невпопад, а очевидно противоречащие друг другу тезисы не вызывают у человека удивления. Если с этим ничего не делать, неизбежна самая печальная деградация.
Впрочем, многие избегали такой участи, если Цитадели были нужны их ум и воля. Точнее, даже так: если смертный, попавший в Цитадель, годился на что-то большее, чем черная работа, у него (или у нее) было немало шансов сохранить целостность души. Хотя, разумеется, все прежние привязанности разрушались, вера в любых богов исчезала без следа, а представления о добре и зле коренным образом менялись. Люди, отдавшие себя Цитадели, становились частью Цитадели – примерно так же, как стрелки часов становятся частью часов, когда мастер помещает их в предназначенное им место. Как и почему это происходило – почти загадка. Рыцари Цитадели не вели с каждым вновь прибывшим длинных разговоров – это было бы и невозможно, учитывая, как мало их всегда было по сравнению с огромной массой (тысячами и тысячами) смертных, призванных в Цитадель. Мир справлялся с ними сам, незаметно проникая в плоть и кровь, переделывая сознание.
Это могло вызывать у их бывших создателей только одно – ярость. Рыцари Холодной Короны, как иначе называли Рыцарей Цитадели, всегда были мишенью для самой сильной ненависти, возможной на уровне изначального бытия. Хранитель иногда вспоминал об этом (когда очередной мир превращался в пыль) и удивлялся, что такая мощная, концентрированная ненависть неспособна навредить Цитадели.
– Но зачем они каждый раз начинают сначала – создают миры, обреченные на гибель? – когда-то спросил Мастема у Хранителя.
В тот день Хранитель не принял никакого облика, предпочитая говорить с Мастемой голосом Башни, сквозь ее негромкую, слегка печальную музыку.
– Да, я тоже как-то раз задал этот вопрос. Получив ответ, я понял, что ответ был очевиден. А что бы ты делал на их месте?
Мастема рассмеялся.
– Да, я понял. Если они не будут этого делать – исчезнет смысл их существования. Верно?
– Примерно так. Создатели миров, не создающие миров – довольно жалкое зрелище, согласен?
– Они и так представляют собой жалкое зрелище, – презрительно заметил Мастема. – Они никак не могут нам помешать.
Голос Башни изменился. В нем зазвучали
