длиться не могло. В один из дней мятежному внуку было сообщено, что для него найдена подходящая невеста.
Маня Авербух
Когда шадхан постучался в дверь дома семьи Авербух, Маня находилась в гостиной одна – отец был в отъезде, а мама спала. По правилам, ему следовало говорить не с ней, а с ее родителями, но он очень спешил получить хоть от кого-нибудь в этом доме надежду на положительный ответ, потому что на этот раз чувствовал, что его ведет Провидение, и наконец-то все получится. Пригласив гостя войти и выслушав его, девушка очень смутилась и пообещала подумать над тем, что он ей сказал.
Мане Авербух было семнадцать лет. Он играла на фортепьяно и обожала русскую поэзию. Кроме русского, она знала идиш, который был ее родным языком, как и у всего ее окружения.
Иврита она не знала, поэтому стихотворение о птице Сиона прочитать не могла, но была осведомлена о нем и захвачена, как и все вокруг, поднявшейся волной почитания новой знаменитости – молодого талантливого поэта по фамилии Бялик.
После ухода шадхана она некоторое время стояла у окна, оглушенная. Потом побежала будить мать.
«Мама, я выйду за него!» – сказал она по окончании их взволнованной беседы.
А вот Хаиму Нахману в это время шидух (шидух (ивр.) – сватовство) был крайне некстати. Несмотря на то, что Равницкий отказался печатать его другие стихи, он уже был настолько знаменит благодаря своей «Птице», что одесская еврейская община предложила ему стипендию в десять рублей в месяц, да и работу – уроки иврита – он смог бы теперь в Одессе найти без всякого труда. А тут, в Житомире, на него давило всеобщее ожидание родни, – все надеялись, что он женится и займется лесоторговлей…
Единственное, что он сделал все-таки в эти дни по своей собственной воле – это послал еще три стихотворения Равницкому, в надежде, что они подойдут для публикации. И затем – сдался течению событий.
Смотрины молодым устроили в самые ближайшие дни. Очень смущенная Маня стояла, держась за спинку стула, чтобы не упасть, в гостиной, где был накрыт стол, когда в дом шумно ввалилась сразу вся родня ее жениха. Она даже не сразу смогла различить в этой толпе его самого.
Маня видела Хаима Нахмана в первый раз в жизни. Она отметила, что у него приятное лицо, но в основном внешне он ее разочаровал. Она была в смятении – несмотря на эйфорию, в которой она пребывала в последние дни, и на юный возраст, она все же осознавала, что решение, которое ей придется очень быстро, буквально в этот же вечер, принять, определит всю ее будущую жизнь.
Ну, а жених… Он едва смог заставить себя один раз взглянуть на нее. У его невесты были большие глаза и приятная внешность – это все, что он заметил. Больше было и не надо. Он влюбился в тот же миг. Он, впрочем, вообще быстро и часто влюблялся, несмотря на то, что все прежние предметы его мечтаний были для него недоступны.
За столом он вел блестящую беседу с одним из ее родственников, не решаясь еще раз на нее взглянуть. Он очаровал всех, и саму Маню в конце
