же бунтарь, увлекался хромосомной изменчивостью, видами-двойниками. Все это очень близко к тому, что я делал, но все-таки он был в большей степени генетиком, а я – в большей степени морфологом.
Мы с Воронцовым были в дружеских отношениях с КЮБЗа – с 1949 или 1950 года. В кружке мы познакомились, а дружба и внутреннее соревнование между нами длились всю жизнь. Мы занимались близкими вещами, популяционными проблемами, но с разных сторон. Соревновались и в организационном деле – как продвигаться по науке, и в научном плане: он одно открыл, а я другое.
Спас Воронцов вот почему. Он предложил защищаться в Объединенном совете Сибирского отделения АН СССР. Совет был новым, там легче было развивать и обсуждать что-то совсем новое, что трудно было делать в уже устоявшихся научных центрах. В старых научных учреждениях в Москве или Ленинграде научное поле уже разделено: один – одно исследует, другой – другое. Все расписано, все разложено по полочкам, все полочки научные заняты. Здесь есть возможности для уточнения, детализации, но трудно рвануть вперед в каком-то новом направлении.
Воронцов предложил защищаться в Новосибирске, и это получилось. Оппонентами у меня выступали Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский и Раиса Львовна Берг. Раиса Львовна – совершенно потрясающая дама. Она – дочка академика Льва Семеновича Берга. Это грандиозный российский, дореволюционный еще энциклопедист, автор самой лучшей сводки по рыбам. Он одновременно был ихтиологом и занимался философией науки. Он был идеалистом и, если бы не советское время, развился бы в очень хорошего, мощного эволюциониста. Но не получилось. Раиса Львовна была генетиком из группы учеников Кольцова, из когорты генетиков «Дрозсоора». Она занималась генетикой растений. Очень интересные у нее были работы по популяционной генетике растений, просто потрясающие. Потом она эмигрировала и умерла в США.
Защита прошла успешно. И я на основе этой диссертации «Опыт изучения популяционной изменчивости строения органов млекопитающих» сделал книгу «Изменчивость млекопитающих». Книга была переведена в США. То, что делалось в Советском Союзе, было частью мировой науки. Но мировая наука была где-то там, за железным занавесом. То, что ты сделал в СССР, становилось достоянием мировой науки только после перевода. Перевод книги сделал мне мировое имя. Если «Белуха» была опубликована под именами Клейненберга, Бельковича, Яблокова и Тарасевич, то «Изменчивость млекопитающих» – это моя работа.
Когда я стал доктором наук, то уже было логично, что я возглавил лабораторию после смерти Сергея Евгеньевича Клейненберга. Я продолжал заниматься популяционной морфологией. Мне опять же повезло, что я продолжал работать с Тимофеевым-Ресовским, еще более увлекся этой работой. Видимо, и Тимофеев увидел во мне какой-то интерес. Какой? Развитие какого-то направления, интересного для науки. Он наверняка тяготился своей изоляцией, тем, что жизнь заставила его сузить рамки научных интересов. Он
