часа возвращалась домой – тоже на такси. Я вынашивал свою злость примерно неделю. Не мог ни есть, ни спать. А потом не выдержал и устроил ей допрос с пристрастиями по поводу ее ночной подработки. И ей не хватило доказательств, она сломалась и подтвердила, что это не слухи, а правда.
Я ударил ее тогда по лицу и выбежал из дома, в чем был. Две недели скитался по своим друзьям, прятался от их родителей, чтобы не прогнали меня домой и не сдали в милицию. Потом она нашла меня сама. Выследила как-то, хотя я маскировался и на школу забил. Скорее всего, меня кто-то сдал. Она была бледная, глаза впали, на ней не было ни грамма косметики, что на нее было совсем не похоже. Она плакала, умоляла вернуться домой.
Я вернулся, но невозможно описать словами, что творилось тогда у меня в душе. Мне было почти четырнадцать, я уже все понимал, и я понимал, насколько мерзко и отвратительно то, чем ей приходится заниматься ради меня. Я винил во всем только себя, и не мог справиться с этой виной. С тех пор мы почти перестали общаться. Я старался меньше попадаться ей на глаза, а она мудро не навязывала мне свое общество. От былой привязанности не осталось ничего. Я замыкался в себе, уходил в свою тьму, которая меня поглощала все больше и больше. Иногда все казалось простым: мне хотелось простить ее, обнять, поддержать, я видел, как она страдает. Но как только я подходил к ней для разговора, то перед глазами возникали отвратительные, пошлые сцены, в которых она трахается с мужиками в дешевых гостиницах. И к горлу подкатывала тошнота. Я не мог ее простить.
Однажды в мой день рождения на своем письменном столе я увидел новый компакт-диск – альбом группы “Metallica”. Называется ReLoad, перезагрузка, может быть, слышала… Это, наверное, лучшее, что она могла подарить мне в тот момент. Я полюбил рок, а потом всерьез увлекся рок-музыкой. С другом мы организовали свою группу и все вечера репетировали в теплом гараже его отца. Домой я приходил только поесть и поспать. Мы учились работать в команде, сочиняли свои первые песни и даже пытались исполнять их.
Примерно через год у нас состоялся серьезный разговор с матерью. Она клялась мне, что покончила со своим прошлым, что хочет вернуть наши прежние отношения. Она прекрасно выглядела: стройная, привлекательная, совсем еще молодая женщина. Ее повысили на работе до заведующей магазином. По ее глазам видно было, что ее раскаяние искреннее. И я, наконец, простил ее. Отгонял от себя, как мог, свои темные мысли. Мы снова стали общаться, она была первой слушательницей моих песен, которые я писал по ночам.
Она страстно болела за меня, купила мне втайне в кредит дорогущую электрогитару. Я тогда впервые в жизни прямо при ней разревелся. Как ребенок или как идиот. До того неистово счастье рвало мне душу, что невозможно было не зареветь.
Иногда она правила мои тексты, которые находила на смятых листах в моей комнате. И у нее это здорово получалось. Первые свои хиты я написал, благодаря ей и посвятил тоже ей. Мы с друзьями притирались друг к другу, иногда даже дрались на репетициях, но маленькими шагами шли вперед
