я подобрал для тебя кое-что, – с легкой ноткой издевки произнес Грейс, вдруг очутившись рядом. – Пойдем, взглянешь.
6. Маленький принц
– Имбецил! Урод!
Я швырнула в кучу ошметков очередной пакет, набитый грязными обертками и бумагой, и с запалом продолжила:
– Безмозглый олух с раздутым самомнением!
– Можешь помедленнее? – протянула шутливо Флейта, усердно натирая кастрюлю в соседнем умывальнике, обустроенном прямо под вековыми дубами на границе лагеря возле журчащего водоема. – Я не успеваю записывать в свой словарик детских ругательств.
– Не смешно, – буркнула я и, ударив рукой по пенной воде, которая набралась в раковине почти до краев, отшвырнула очищенную Флейтой миску в тазик таких же чистых мисок, число которых здесь, кажется, уже перевалило за сотню. – Ненавижу эту работу! И, что самое главное, Грейс избегает меня, чтобы я ее не сменила. Ненавижу и его, и этот дурацкий беспорядок, который вынуждена бегать и приберать по всему лагерю как гувернантка! Кстати, а ты разве вообще ругаешься? Ни разу не слышала от тебя неприличного слова, но с такой-то работой…
Флейта тяжко вздохнула. Вот уже шестой день ей приходилось выслушивать мое нытье и гневные вопли, а мне – помогать ей убираться после завтрака, обеда и ужина. Мало того, что это попахивало гендерной дискриминацией, учитывая то, что подобным занимались только такие же «беспомощные женщины», какой, по мнению Грейса, являлась и я, так еще и кожа едва не пошла волдырями от этой ужасной щетки, которой приходилось драить мусорные ведра после их опорожнения. И почему я до сих пор не уберусь из этого лагеря в чертов Орегон?!
«Потому что в глубине души ты знаешь, что не протянешь за пределами лагеря и дня, если таких, как Верити, действительно стало больше», раздался строгий голос недремлющего здравого смысла у меня в голове, «И потому что тебя удерживает здесь тот голубоглазый красавчик, перед которым ты так здорово облажалась. К слову, не думаешь, что пора исправлять ситуацию?».
Да, пора. Вот только как?
– Я шведка, – ответила Флейта горделиво, убирая в стопку еще одну сверкающую до блеска кастрюлю. – Брат учил меня ругаться только на шведском.
– А я-то думаю, чего ты так картавишь…
– Я картавлю, потому что это заводит парней, – Флейта усмехнулась и, действительно, ее речь тут же сделалась обыкновенной, как у среднестатистической американки из Джерси. – А вообще я родилась в Нью-Йорке.
– Но, когда нужно, ты шведка, – ухмыльнулась я иронично. – Удобно.
– Лучше взгляни, что мне подарил Тото, – вдруг восторженно залепетала (снова со шведским акцентом) Флейта, покрутив у меня перед лицом маленьким, переливающимся зеркальцем из выкрашенного под металл пластика, исписанным рисунками заморских птиц. Банальная туалетная вещица, от которой Флейта, кажется, была готова пищать от восторга. –
