о котором говорила вся Россия.
Номах сел на лавку у стены.
– Давай, стреляй, – подбодрил он Задова.
Тот сунул пистолет в кобуру, со злобой посмотрел на Сенина.
– Приехал вот. Поэт, говорит.
– Ну, приехал… Ну, поэт… Тебе, Лев, что с того? Ты контрразведка. Увидел врага, бей.
– Да в том-то и дело, Нестор. Вдруг, он и вправду поэт?
Сенин, нервничая, оглядел обоих. Те разговаривали так, словно кроме них здесь больше никого не было.
– Так и что же, что поэт? И я по молодости стихи писал. В тюрьме, когда мне смертную казнь в последний момент тюрьмой заменили. Жалеют сейчас, поди, но сделанного не воротишь. Так что, будешь стрелять, Лев?
– Нет, – остывая, сказал тот. – Хочешь, сам стреляй.
Задов нахмурился и отвернулся.
Номах пожал плечами.
– Поэт? – спросил он Сенина. – Правда, поэт?
– Да.
– Прочти что-нибудь. Только своё.
Сенин встал, выпрямился и, чуть помедлив, начал:
Если волк на звезду завыл,
Значит, небо тучами изглодано.
Рваные животы кобыл,
Черные паруса воронов.
Не просунет когтей лазурь
Из пургового кашля-смрада;
Облетает под ржанье бурь
Черепов златохвойный сад.
Слышите ль? Слышите звонкий стук?
Это грабли зари по пущам.
Веслами отрубленных рук
Вы гребетесь в страну грядущего…
Теперь уже Номах стал вглядываться в лицо этого незнакомого ему человека.
Руки его непроизвольно сжались в кулаки. Он слушал, не отрываясь, до самого конца стихотворения.
– Про «вёсла отрубленных рук», это ты о большевиках, что ли?
– Про них.
– Лёвка, развяжи его.
Задов выполнил приказание.
– Зовут тебя как?
– Сенин. Сергей.
– Давай, жарь ещё.
Видели ли вы,
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?
А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги, закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок?
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну, куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?..
– Ещё. Ещё читай, – не попросил, потребовал Номах.
Через полчаса Номах остановил поэта.
– Хватит. Так читать только своё можно. Тут не соврать. Его стихи. Лёвка, понравилось тебе?
– Я себя, сказать стыдно, институткой чувствую. Аж в груди что-то двинулось…
– Вот и я. Слушаю, и мне будто коросту кто с сердца сдирает.
Номах всмотрелся в Сенина, словно прощупал каждую его косточку.
– Короче,
