смешаются с землёй и исчезнут без остатка.
Попытался и не смог.
– К чёрту смерть! Как там говорится, пока мы есть, смерти нет, когда она придёт, нас уже не будет.
Сказал и засмеялся.
Позади него скрипнула, открываясь, дверь. Номах обернулся, вошёл Каретников.
– Белые, Нестор. Со стороны Берёзовой идут.
Он остановился, с недоумением глядя на Номаха.
– Ты чего улыбаешься?
– Да так, настроение хорошее.
Номах вытащил револьвер, проверил, сколько патронов в барабане. Он знал, что барабан полон, просто хотел скрыть неуместную свою улыбку.
– Постой, ты пьяный, что ли? А, Нестор? – недоверчиво приблизился к нему Каретников.
– Сам ты, Карета, пьяный.
Номах ничего не мог с собой поделать. Губы сами, против его воли растягивались в улыбку, оттого, что он знал, скоро будет бешенная и яростная атака. Что кровь будет хлестать изнутри и снаружи, и кружить головы, как при солнечном ударе. Что он будет задыхаться в молодом, вольном и неистовом крике. Что будет рубить и стрелять, забирая чужие жизни и ежесекундно рискуя потерять свою.
Это была его стихия. Его мир и его жизнь.
– Да не пьяный я! – почти выкрикнул он схватившему его за локоть Каретникову. – Вот, нюхай! Ну, что?
Он дохнул и вышел из хаты. Каретников пожал плечами и пошёл следом.
Потом они седлали коней, собирали командиров, на ходе проверяли вооружение бойцов и тачанок, отдавали приказы, кого-то наспех бранили, грозили расстрелом…
Лица их были мокры, одежда потемнела от влаги, на сапогах налипли комья земли.
Дождь всё не кончался.
По снегам
Дорога до Монастырщины предстояла долгая. Номах поднял воротник полушубка, ухватился за луку седла и приготовился закрыть глаза. Рядом покачивался в седле Щусь, чуть позади ехал в колонне остальной штаб.
Лютые морозные звёзды сверкали, перемигиваясь, с ледяного неба. Снег звучно хрустел, слышалось звяканье выстывшей на морозе конской упряжи. Казалось, что к каждому звуку, мороз добавил своих красок и теперь даже с закрытыми глазами было ясно, какие холода опустились на ленивые, избалованные теплом, южные земли.
Номах кинул по сторонам несколько острых щучьих взглядов, втянул колючий зимний воздух и, не почуяв угрозы, разрешил себе подремать. Уснул он быстро, словно спустился в подпол и закрыл над собой крышку люка.
Ему приснилось детство.
Он, маленький, ходит с братьями по огромной, во все стороны света, степи. Степь залита жарким полуденным светом. Трава высокая, и голова Нестора круглая, как колобок, едва возвышается над верхушками. Вокруг летают пчёлы и бабочки, прыгают кузнечики, где-то под ногами у тёмных корней шмыгают юркие, будто веретёнца, ящерки. Он идёт, раздвигая траву, словно воду. Не идёт – плывёт сквозь травяные струи.
– Э-э-э! – слышится из горячей медовой дали.
Это кричит брат.
– И-и-и! –
