ноющие ноги.
Солнце парило. По ложбинке меж грудями, по спине текли щекочущие, будто жуки, капли пота. Волосы под платком намокли. Маша сдвинула его на затылок, села, отёрла со лба и щёк выступившую влагу. Промокнула пот на груди.
– Ох, жарыния, – произнесла, подражая матери, и даже не замечая того.
– Натах! – крикнула ползавшей неподалёку сестре.
– Да! – отозвалась та, не поднимая головы.
– Жарыния, говорю, какая.
– Не приведи бог. Погорит всё, – ответила та, тоже подражая матери.
– С Троицы дожжа не было. Погорит, – согласилась Маша и принялась перевязывать платок.
Вспомнилось, как вчера на выгоне смотрел на неё Васятка Новиков.
– Да ну, – засмеялась она про себя. – На татарина похож, хоть и грамотный.
Вспомнились переливы гармошки, визгливые, забористые до бесстыдства частушки, когда и девки и парни старались перещеголять друг друга, кто солёней задвинет. Из девок, понятно, первыми были те, что пошалавистей и, по слухам, не одного парня, да мужика по стогам, да закутам приветили.
Маша дёрнула плечом, затянула тугой узел под подбородком.
Рядом оказалась Веруха-соседка. Сверкнула из-под платка беспокойным блядским глазком.
– Слыхала, Нинка Мишухина надысь Васятку в ригу к себе зазвала, да и того…
– Чего, того?
– Известно чего… Дала.
– Брешет, поди.
– Может, и брешет.
Маша вдруг почувствовала прилив горячей обиды. Хоть и не нужен ей был грамотный Васятка, а словно крапивой по лицу хлестнули.
– А мне-то что за дело?
– Да я так, рассказала, и хоть трава не расти, – ответила соседка.
Маша мотнула зло головой, будто бы оправляя косу, но Веруха заметила краску, залившую её лицо и поджатые губы.
– Смотри-ка, грамотный. А как в ригу за шалавами бегать, так вот он, первый, – со злостью подумала про себя Маша.
Она переползла на новое место, подальше от Верухи, но та не отставала.
– Нинка говорит, понравилось ей так, что и мёда не надо. Злой он, говорит, на это дело.
Маша молчала, пока могла.
– Слюни-то подбери. А то аж тут мокро, – не выдержала.
– Чёй-то я слюни по ём роняю? Нужен он мне…
И Веруха, повернувшись широким, как у яловой коровы, задом, уткнулась в траву.
– Сучка… Вот же сучка… – ругалась про себя Маша, даже не зная, кого ругает, Веруху или Нинку.
Она легла на спину и закрыла глаза рукой, будто бы утомившись.
– Ну, что эти парни за люди! – кричала про себя Маша. – Чуть хвостом поведи перед ними и вот уж хоть на край света готовы бечь. А ведь как смотрел, как смотрел вчера! Скромный…
Веруха, улыбаясь, поглядывала на неё и почёсывала сквозь платок голову.
Прошло
