недавних пор подруга Феодсия. В руке её качалось ведро с ртутно отблёскивающей в полумраке водой.
– К огню поближе поставь. Пусть греется, – велел Щусь.
Вика выполнила приказание, села рядом с Федосом.
Тот долго смотрел на неё в отблесках пламени. Протянул руку, она нырнула скулой ему в ладонь. Щусь погладил пальцем тёплую щёку.
– Какая ты… – восхищённо сказал.
Девушка улыбнулась.
– Моя… – сказал Федос, впитывая гладкость девичьей кожи.
– Твоя, твоя…
Она потёрлась щекой о шершавую ладонь, замерла, глядя исподлобья тягучим медовым взглядом.
Громкое фырканье жеребца вывело их из неподвижности.
– Помоги Братку отмыть. Граната сегодня неподалёку разорвалась, ему весь бок осколками посекло. Железки-то ветеринар повытащил, но крови, вишь, много натекло.
– А ты? Ты как? – с тревогой спросила Вика. – Не задело?
– Не, хоть бы что. Каблук на сапоге в клочья, вот и все потери.
Они принялись медленно и осторожно отмывать бок коня от засохшей, набежавшей из десятка ран, крови. Жеребец вздрагивал, когда их прикосновения приходились слишком близко к ранам, не раз пытался встать, но Щусь, то криком, то лаской заставлял его лежать.
Когда вода в ведре перестала отличаться от крови, они принялись смазывать раны мазью, которую Федос раздобыл в лазарете.
– Ну-ну, Братка. Я знаю, больно. Потерпи, – увещевал Федос, водя пальцем по тёмному конскому мясу.
Вика делала свою работу молча, лишь то и дело трогала чёрную гриву, да дышала теплом на иссечённую шкуру.
Неизвестно, что лучше действовало на дикого и злобного, как чёрт, вороного жеребца, но вскоре раны были обработаны, а конь склонил чёрную, чем-то похожую то ли на пулемёт, то на ещё какую машину для убийств, голову и задремал.
Щусь тронул тыльной стороной ладони, не испачканной мазью, викину щеку, та снова прижалась к ней.
Блики пламени перелетали по их лицам. Тени от каминной решётки дрожали на мягком ковре.
– Красавица… – произнёс Щусь.
Они омыли руки в тёмном, горячем ведре.
– Иди ко мне, – позвал Феодосий.
Вика сняла с запястья жемчужную нитку, окрутила вокруг тонкой щиколотки коня, закрыла замочек. Погладила, веки жеребца вздрогнули.
– Иди, – повторил Щусь.
Она приблизилась, села совсем рядом, лицом к лицу, тело к телу. Он нырнул ладонью в её волосы, прижал к себе.
– Красавица, люба моя…
Конь вздрагивал от её близких криков, но не просыпался. Его дыхание, всхрапывания, вплетались в их стоны и шёпот. Когда Вика, не сдержав себя, вскрикнула особенно громко, он поднял голову и замер чёрной гранитной глыбой раздувая ноздри и тая отблески углей в глубине глаз.
Потом Вика и Щусь, потные, счастливые молодой страстью, ещё долго смеялись, переговаривались шёпотом. Вика лежала на безволосой
