мысль твоя не такая уж и безумная, Андрей Михайлович. Ныне град Ярославль один из богатых и сильнейших. Все торговые пути к нему сходятся. Центр земли Русской. Вполне новым стольным градом может стать.
– Царь бы тебя послушал. Был знатный князь Темкин-Ростовский – и нет его. Тело собаки рвут, а головушка на коле.
– Типун тебе на язык, Андрей Михайлович.
– Слава, князю! – гулко донеслось со двора.
– Здравия и долгие лета!..
Князья переглянулись, вновь пригубили кубки и продолжили свою крамольную беседу.
Глава 8. Настенка
Сусанна осталась управляться в избе, а Иванка в самую рань отправился в луга.
«Коси коса, пока роса», – это каждый мужик ведает. Роса же в погожие дни долго не держится. Вылупится солнце из-за красного бора, обогреет травы – и перестала роса плакать. Сухостой же коса не любит, быстро затупляется, точила требует через каждые двадцать-тридцать шагов проходки. Но то не велика беда: на высоких травах работа спорится.
Приказчик Ширяй добрый луг для сенокоса отвел, не хуже барского. Раздольный, пойменный, вдоль речки Курбицы.
Мужики довольны, знай, шаркают литовками49. Каждому сосельнику отведен свой клин – по числу лошадей и скотины во дворе.
Иванка всё еще никак не привыкнет к барской льготе. Третий день на себя косит, и никто над душой не стоит. Да и мужикам, у коих льготные лета миновали, барщина не в тягость. День на князя сено добывают, день – на себя, и так, пока покос не закончится. Слыхано ли для Иванки дело?! Все прежние помещики допрежь на себя заставляли косить, а уж потом мужики шли на свои угодья. Да и какие «угодья?» У худородных дворян земель – не разбежишься. Все лучшие покосы себе заграбастали, а мужикам – неудобицы. Забудь про литовку, бери горбушу50 и вкалывай до седьмого поту. Приходится наклоняться при каждом ударе и размахивать в обе стороны. Горбуша удобна только для кошения по кочкам, неровным местам, а также камыша или жесткой травы. Но какое из таких трав сено? Маята! Надумаешься, как Буланку сеном снабдить. Выпадали годы, когда впроголодь лошадь держали. Тогда уж совсем беда. Последний кусок хлеба от себя отрывали и подмешивали в пойло отощалой Буланки.
У князя же – благодать. Лошадь и сеном и овсом не обделена, не стыдно со двора вывести.
Неподалеку от Иванки махали литовками Слота и его сын Федька. Сын весь в отца – коренастый, рыжеволосый и рассудительный, не смотря на младые лета; даже походка отцовская – мерная, осанистая.
А вот дочь Настенка, будто от заезжего молодца зародилась. Веселая, непоседливая, глаза озорные с лукавинкой; коса всему селу на загляденье, висит, чуть ли не до пят – густая, пушистая, светло-русая.
Мужики в сенокос обедать не ходили: до села, почитай, три версты, некогда за столами рассиживать. Весенний да летний день, как известно, год кормят. Приходили с узелками жены или дочери.
Еще с первого дня косовицы Слота молвил:
Л и т о в к а – русская большая коса, пригодная для широких сенокосных угодий (без неудобиц).
Г о р б у ш а – коса, которая короче литовки, косье искривлено буквой З, длиной в полтора аршина.
