style="font-size:15px;"> – За то, что мужику слабину дает?
Слота головой крутанул:
– А ты, знать, Иванка, не только на работу спорый, но и умишком тебя Господь не обидел. В самую точку угодил. Дворяне, что на ратную службу записаны, царя батюшку челобитными завалили. Земли у них не велики, а на брань надо собраться «конно, людно и оружно». Уйму денег надо. А где их набраться? Из мужика выколотить. Вот и жмут страдничка оброками. Дошло до того, что оброки едва ли не впятеро выросли. Что остается сирому мужику?
– Дело известное. В бега подаваться, Слота.
– Истинно, Иванка. Бегут от дворян мужики. Кто в Дикое Поле, кто в Сибирь, кто за Волгу, а многие к боярам и князьям, кои за высокие чины свои сказочное жалованье получают и вотчины имеют богатые. Всех беглых принимают, да и тех, кто в Юрьев день по закону притащился. Дворянин же злобой исходит. Он в цареву казну сполна должон деньгу внести. Переписали за ним государевы люди три десятка мужиков, вот и плати за всех. А у него пятеро страдников к боярам сбежали. Один черт плати до новой переписи. Дворянин норовит вернуть беглых мужиков, но попробуй, сунься в боярскую вотчину. Холопы с самопалами так встретят, что едва ноги унесешь.
– А что царь?
– А ты как кумекаешь?
Иванка малость подумал и молвил:
– Ворогов у Руси хватает. И ливонец, и татарин, и ногай подпирают. Без дворянского войска никак нельзя.
– Верно кумекаешь. Нельзя! Слух идет, что царь Иван вздумал прислушаться к челобитным помещиков. Со скудных поместий доброго войска не собрать. Чу, заповедные лета надумал учредить.
– Это как?
– Дабы запрет на выход крестьян в Юрьев день наложить. Сидел ты у своего барина и сиди, и не вздумай к другому переметнуться.
– Так то ж лихота мужику!
– Мужику лихота, а дворянину заповедные лета в радость. Когда мужик на месте – и прокормиться можно и ратных людей на войну собрать. Вот царь-то и начинает помаленьку на помещиков опираться. На Москве, чу, драчка идет. Бояре всеми силами упираются, дабы царю помешать, но дворяне вовсю напирают. Замятней41 попахивает.
– Бояр не осилить, Слота. Они испокон веку близ царей ходят.
Слота огладил пятерней рыжую бороду и молвил:
– Я, бывает, в Ярославль на торги езжу. Льном промышляю. Московские купцы на ярославский лен деньгами не скупятся. О царе поговаривают. Иван-де Васильич вельми нравом грозен, такой может и на продир пойти, всю боярскую старину порушить. Коль-де чего замыслит, никого не пощадит. Как бы и нашего Андрей Михайлыча не задел.
– Но ты сказывал, Слота, что он у царя в любимцах ходит.
– Покуда ходит. И по заслугам. Наш-то государь – родовитый из родовитых, потомок удельных Ярославских князей. Зело воинственный. В твои лета ходил в первом походе на Казань. Потом царь отправил его воеводой в Пронск. А вскоре крымские татары на Русь хлынули. Андрей Михайлыч остановил их и разбил под Тулой. Лихо бился, но сам был ранен. Долго не отлеживался и через неделю был уже
Замятня – мятеж, крамола, бунт.
