до Курбы добирались, с расспросами. Мужики сказывали, что село «огромадное», с двумя храмами. Жителей едва ли не с полтыщи, многие из них занимаются торговлей и всякими промыслами. Само село раскинулось на высоком берегу речки Курбицы. К селу сходятся несколько проселочных торговых дорог. Одна вела из Ярославля в Курбу, а от нее в село Вощажниково и Борисоглебскую слободу; другая шла от села Великого через Курбу на город Романов-Борисоглебск29.
Проехав Михайловское, дорога сделала крутой поворот и повела в сторону Новленского.
– Еще версты четыре, как мужики толковали, – сказал Иванка.
– Успеть бы, – страдальчески молвила Сусанна, неотрывно вглядываясь в осунувшееся, бескровное лицо мужа. Обессилевший на господских работах, Оська совсем захирел. Все последние часы он лишь тихо стонал. В Новленском Сусанна спросила встречную старушку, куда-то бредущую с липовым кузовком.
– А не подскажешь ли, бабушка, нет в селе знахарки? Муж у меня прытко занемог.
– Была знахарка, голубушка, да на Параскеву Пятницу30 преставилась. В Курбу езжайте, тамотки две знахарки проживают.
В вотчину князя въезжали с горючими слезами: помер перед самой Курбой Оська.
Сусанна неутешно рыдала. Как никак, а двадцать лет прожила с муженьком, – неприглядным, квелым, но любимым. Такого человек с доброй душой, кажись, и на белом свете не бывает. Хороший был Оська.
Иванка, теперь уже могутный двадцатилетний детина, остановил сани подле избы и вопросительно глянул на мать.
– Зайду, пожалуй.
– Ох, не знаю. Изба-то с повалушей31. Никак, староста живет.
– И всё же зайду мать.
– Да поможет тебе Господь. Авось чем пособят.
Иванка постучал кулаком чуть повыше оконца, затянутого бычьим пузырем, и молвил стародавним обычаем:
– Господи, Иисусе Христе, помилуй нас!
– Заходь! – глухо отозвалось из избы.
Иванка отряхнул шапку и сермяжный армяк от снега, обил на крылечке голиком лыковые лапти и пошел в избу.
Семья облепила стол – ребятни не перечесть – и хлебала щи из железной мисы. Во главе стола сидел крутолобый, довольно еще молодой рыжебородый мужик в белой домотканой рубахе.
Иванка сдернул шапку с русой головы и, перекрестившись на правый угол с деревянной иконой Николая Чудотворца, поклонился в пояс.
– Доброго здоровья.
– И тебе доброго.
Хозяин избы мотнул головой на одного из мальцов.
– Прысь на печку. А ты присаживайся к столу, паря.
– Благодарствую, хозяин… Горе у нас. Перед самой Курбой отец на санях преставился. Мы тут люди чужые, не ведаем, к кому и толкнуться. Земле бы предать отца по-христиански.
Хозяин положил ложку на стол, перекрестился.
– Вона как… Сочувствую, паря. Грех не помочь, все под Богом ходим. Тебя как звать-то?
– Иванкой.
– А меня Слотой.
Ныне г. Тутаев Ярославской области.
П а р а с к е в а П я т н и ц а – 14 октября.
П о в ал у ш а – большая горница; верхнее жилье в богатом доме; место сбора семьи, приема гостей. Также спальня, иногда без печей, холодная.
