придержал.
Толпа, уже проведавшая в чем дело, рассмеялась:
– Дают – бери, бьют – беги. Да ты, паря, не того стоишь. Бери! После Бога – деньги первые. Есть в мошне – будет и в квашне.
Слота улыбнулся: ярославские мужики бойкие, на язычок острые; таким палец в рот не клади.
– Тут тебе, сын мой, и на пожилое, и на прокорм с избытком. Пожилое можешь Котыгину отдать – и ступай-ка к новому володетелю, у коего ты и горюшка ведать не будешь.
– Это к кому же, святый отче?
– Далеко ходить не надо, сын мой. Я б за твой подвиг с превеликой охотой в епархию взял, и не пашню орать, а при себе держать, дабы оберегал меня от всяких напастей.
Толпа замерла. Повезло же парню! Владыка, никак, своего избавителя в телохранители берет. Станет ходить в бархате, пить и есть с золотого блюда.
Но Иванка в серьезных делах поспешать не любил, сказался уклончиво:
– Благодарствую, владыка. Жена и мать у меня, да и покумекать надо.
– Не тороплю, сын мой. Но коль надумаешь, мой владычный двор тебе каждый укажет.
Архиепископ перекрестил Иванку и направился в возок.
– А медведь-то где? – вспомнила толпа.
В сей злополучный день челядинец князя Мышецкого, присматривающий за железной клеткой медведя, забыл как следует задвинуть на решетке засов, и преспокойно удалился в холопий подклет, ибо надвигался обеденный час, после коего (опять-таки по стародавнему обычаю) все русские люди, от царя до самого захудалого слуги, валились спать. Даже купцы, коим каждая минута дорога, закрывали на торговых площадях лавки, и уходили на два часа почивать. Нарушение этого обычая вызывало всеобщее осуждение, как проявление неуважения к заветам предков. По дворам, улицам, слободам точно Костлявая с косой прошла. Одни лишь бродячие псы бегали по обезлюдевшим местам.
Недоглядом челядина и обеденным сном, и воспользовался медведь. Вначале он побродил по двору, затем взобрался на старую суковатую яблоню, а с нее уже перекинулся через тын. Удивляясь опустевшему городу, Косолапый побрел по улицам и слободам, пока не наткнулся на возок архиепископа…
Дворовые люди Мышецкого спохватились медведя лишь тогда, когда тот, распугивая проснувшихся людей, вышел из Кондаковской слободы и торопко побежал к заветному лесу. Теперь в самую глухомань уйдет, Михайла Потапыч!
А упустивший медведя дворовый, был нещадно бит кнутом.
Глава 14. Василий Кондак
Архиепископ Давыд, оглядев окраинную Кондаковскую слободу, указал немчину Горсею поставить божницу «близ притока, иже нисходит к реке Которосли; место бо сие удобно, яко не есть безлюдно, и проходит зде путь ко граду Угличу». Отписал то в грамоте и велел немчину идти с ней к воеводе Мышецкому.
Немчины, конечно, не слишком разутешились повелением владыки, но, дотошно осмотрев указанное место, пришли к выводу: сойдет. И надел не глухой, и река под боком, и торговая дорога на Углич совсем близка.
Владыка покатил «дозирать» многочисленные ярославские приходы, где без подношений не
