общался, это ежу понятно, но в городе доводилось видеть.
– И ты, конечно, составил полное впечатление? Ну, поделись, не бойся.
Мне эта её снисходительность не понравилась.
– А я и не боюсь, – отвечаю. – Впечатление? Да легко. Они на всех смотрят, как на клопов, а глаза пустые. И наука им всем до одного места.
– Что ж их тогда волнует, по-твоему? Давай-давай, выкладывай, раз уж начал.
– Балы их волнуют, приёмы всякие, свадьбы.
Думал – окрысится, а она почему-то развеселилась:
– Насчёт свадьбы – мне ещё рановато, и без балов вполне обхожусь. Так что да, похоже, ты прав – аристократка из меня никудышная. Надеюсь, ты не слишком разочарован?
– Переживу как-нибудь.
– Вот и прекрасно. Тогда до завтра?
– Ага.
Она поднялась, рукой помахала и ушла с берега, а я ещё минут пятнадцать сидел, раздумывал. Странная она всё-таки. Трепалась как ни в чём не бывало, хотя видела, что я по рождению ей не ровня. То хихикает как ребёнок, то иногда вдруг задвинет мысль не хуже профессора. Кто её умудрился так воспитать? Загадка.
Хотя, если на то пошло, мой отец по части воспитания тоже не без причуд. Сами посудите – человек он небедный и уважаемый, пусть и не дворянин. Торговля пьяным мёдом – это ведь не пустяк, без неё про наш остров никто бы даже не вспомнил. Другие владельцы пасек от важности чуть не лопаются – строят себе хоромы в несколько этажей, едят на серебре, а детишкам выписывают гувернёров с материка. Отец же вместо этого поселился тут, на Бобровой улице (меньше суеты, говорит), дом построил без финтифлюшек, а меня отдал в обычную школу, которая для мещан. И с беднотой соседской не запрещал водиться. Ну, я и пользовался, гонял собак в своё удовольствие.
Какие-нибудь крестьяне на меня, может, так же смотрят, как я на Лизу. Чудят, мол, барчуки, что с них взять…
Перед тем как уходить с берега, я ещё разок глянул через пластину – так, для очистки совести. Ничего, понятное дело, не разглядел. Остаётся надеяться, что барышня Лизавета что-нибудь раскопает в своей чудесной библиотеке. У нас дома, кстати, тоже несколько шкафов с книгами, но там про волшбу ни слова. Вы же помните, отец у меня – человек рациональный, и всё такое.
Иду обратно в город через поля. Сначала – через гречишное, оно почти отцвело. Выглядит так, будто огромный розовато-белый ковёр протёрся и обтрепался. Тут наши пчёлы летом тоже «пасутся», но мёд получается на любителя, горьковатый.
Кончилось поле с гречкой – начались подсолнухи, про которые я вам уже рассказывал. Дорога раздваивается. Если пойти направо, то дальше за перелеском – деревня Плюевка и усадьба помещика Загуляева. Но мне не туда, а налево, к нашему дому. У развилки стоит толстенный кряжистый дуб – мы с пацанами, когда были помладше, любили устраивать на нём посиделки. Рядом кусты растут с волчьей ягодой.
Обогнул я дуб и тут же слышу:
– Эй, парень!
Из-за куста выходит верзила – патлатый, с рыжеватой бородкой, в мятой рубахе. И вот странно: ни повадками, ни
