и можно, анализируя существующие языки, строить смутные гипотезы об их существовании.
Многих, почти всех, в будущем ожидает эта пропасть небытия. Мир не заметил моего рождения, как не заметит и моей смерти. Только временами, особенно под влиянием произведения искусства, что-то бередит нам душу, какие-то отзвуки и тени то ли упущенных возможностей, то ли еще не растаявших надежд пробуждаются в нас, и нам кажется, что еще не все потеряно, что настоящая жизнь, полная страсти, вдохновения, риска и любви, еще впереди.
Это, конечно, свидетельствует о том, что естественный человек прежде всего человек, а не животное, и таких минут, когда он чувствовал себя живущим, существующим, не так уж мало было в его жизни. Но тем не менее его жизнь в основном протекала скорее виртуально, чем реально. Виртуально в том смысле, что основные ее моменты, как в компьютерной игре, легко заменяемы, в том смысле, что человек сам своей жизнью не распоряжается. Многие его поступки, дела и слова могли быть другими, а могли и вообще не быть. Они не отмечены печатью бытия, самобытности. Утром он встает с постели, а мог бы и не вставать, потом идет на работу и читает там лекцию, но если бы он заболел и остался дома – ничего бы не случилось. Даже если бы он послал по факсу заявление о своем увольнении – тоже ничего бы не случилось. Конечно, коллеги удивились бы и недели две обсуждали его поступок и даже звонили ему, но потом все затихло бы и затянулось, словно болотной ряской. За время, когда он работал на последнем месте, уволилось человек шесть, и где они теперь, что делают – никому не интересно, потому что ничего особенного, выдающегося, оригинального эти люди из себя не представляли. Когда говорят, что каждая жизнь уникальна и неповторима, это скорее говорится в утешение, потому что чаще всего ничего уникального и неповторимого в ней нет. Жизнь протекает и кончается, как в анекдоте, когда подошедший к похоронной процессии спрашивает: кого хоронят? – Да вон того, который в гробу лежит, отвечают ему.
С таким же успехом там может лежать кто-нибудь другой, третий и т. д. Вот этот ужас небытия, в серой тени которого находится человек, должен им хотя бы осознаваться, приводить в трепет, в отчаяние. Если не приводит, то он просто массовый человек, представитель стада.
Правда, на пути такого осознавания стоит серьезное препятствие, которое можно назвать творением иллюзии относительно своей личности, своего Я. Вероятно, никакого Я как устойчивого ядра, создающего, поддерживающего самоидентичность личности, у естественного человека нет. Или, вернее, нет на том уровне, на каком он является естественным. В нас все от других. Мысли, чувства, поступки, на которые мы решаемся, уже были, очень много раз были. Но это выясняется только при серьезном, внимательном самоанализе, а без него человек свято верует в свою талантливость, исключительность, свою особенность, которая проявляется даже в снах.
Стадо – это яркий пример природно-социального, это коллектив серых, безличных
