без земли, то при обсуждении проекта в Государственном совете Николай не встретил поддержки не только у своих министров, но даже у родных братьев, великих князей Константина и Михаила. Из-за протеста Константина закон был отклонен.
Таким образом, получалось, что оставить крепостное право было гибельно и опасно, а разделаться с ним было еще страшнее. И Николай, как до него Александр, все свое тридцатилетнее царствование метался между этими двумя страхами. 30 марта 1842 года на заседании Государственного совета он произнес речь, посвященную этой теме. «Нет сомнения, – сказал царь, – что крепостное право, в нынешнем его положении у нас, есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к нему теперь было бы делом еще более гибельным. Покойный император Александр в начале своего царствования имел намерение дать крепостным людям свободу, но потом сам отклонился от своей мысли, как совершенно еще преждевременной и невозможной в исполнении. Я также никогда на это не решусь, считая, что если время, когда можно будет приступить к такой мере, вообще очень еще далеко, то в настоящую эпоху всякий помысел о том был бы не что иное, как преступное посягательство на общественное спокойствие и на благо государства. Пугачевский бунт доказал, до чего может доходить буйство черни».
Николай старался успокоить помещиков относительно своих намерений, но в то же время он стремился донести до их сознания, насколько реальна опасность крестьянской революции. Хотя, говорил он, все прежние бунты и восстания были подавлены, «но нельзя скрывать от себя, что теперь мысли уже не те, какие бывали прежде, и всякому благоразумному наблюдателю ясно, что нынешнее положение не может продолжаться всегда». В качестве выхода из сложившейся ситуации царь предложил следующее: «Если положение таково, что оно не может продолжаться, и если вместе с тем и решительные к прекращению его способы также невозможны без общего потрясения, то необходимо, по крайней мере, приготовить пути для постепенного перехода к другому порядку». В этом и состояла его главная мысль: «Не должно давать вольности, но должно проложить дорогу к переходному состоянию, а с ним связать ненарушимое охранение вотчинной собственности на землю».
Царь понимал, что главным для помещиков было не столько крепостное право, сколько тесно связанный с этой проблемой вопрос о земле. Дать свободу крестьянам многие помещики были бы согласны, но с условием, что землю сохранят за ними. Поскольку без земли крестьянину никуда было деваться, как пойти наниматься к помещику в батраки. А если крестьян освободить с землей, это уничтожит саму основу дворянского благоденствия – возможность жить за счет бесплатного крестьянского труда. Зная эти настроения, император четко изложил свою позицию. «Вся без исключения земля, – сказал он, – принадлежит дворянину-помещику. Это вещь святая, и никто к ней прикасаться не может… Отчуждение от помещиков поземельной собственности, которую, напротив, сколько по всему желательно видеть навсегда
