Витюше было одиннадцать лет.
В большой комнате-гостиной, на втором этаже, стоял накрытый закусками стол. Посреди стола громоздилась трёхлитровая бутылка грузинского красного вина. Её выставили хозяева дома из своих запасов. Несмотря на то, что в стране действовал сухой закон, в Данилове его плохо соблюдали.
Сёстрам – Альбине в Англию и Людмиле в Тотьму, Евпраксия уже сообщила телеграммами о своей беде. В день поминок от них с почты принесли телеграммы соболезнования. Братьям мужа телеграммы давать она не стала – всё равно получить не смогут, оба на фронте, решила сообщить о смерти Николая их жёнам в письмах.
Когда пришли Кукушкины, Григорий пригласил всех за стол. Он налил в бокалы вино. Детям тоже поставили маленькие рюмочки, ведь вино было слабое, виноградное. Николай Николаевич никогда крепкие спиртные напитки не употреблял, поэтому его решили помянуть сладким вином.
Хозяин дома первым произнёс речь, стоя с бокалом вина в руке: «Дорогие родственники! – сказал он. – Сегодня мы поминаем нашего дорогого Колю, которого я хорошо знал. Не раз я бывал у него в гостях, и он тоже в позапрошлом году приезжал к нам, и последний раз на Рождество, только он был у нас не долго, ездил потом в Китай лечиться».
Григорий говорил сбивчиво, и долго. Из-под его густых бровей смотрели на присутствующих добрые, слезящиеся глаза. Одет он был в парадный чёрный костюм тройку и белую рубашку с галстуком, но из-за выпиравшего живота, костюм сидел на нём мешковато. Как и многие мужчины, он носил усы и небольшую бородку. Закончил Григорий свою речь примерно так:
«Николай всегда нас с Валей приветливо встречал. Помню, как в Тотьме мы ходили с ним на рыбалку. Река у них широкая и рыбы в ней много, не то, что наша Пеленда. Он был молодец, не важничал, хотя и столбовой дворянин, держался со мной на равных. Я ведь простой мещанин, и малограмотный. А он инженер по паровым машинам. Жалко, что мы потеряли такого умного человека. Вечная ему память!»
После Григория сказала несколько добрых слов его жена Валентина. Много она не смогла говорить, потому, что не сдержалась от слёз. Она посмотрела на свою сестру, сидевшую с опухшими от слёз и бессонных ночей глазами, вся убитая горем.
Как и у других присутствующих женщин, на её голове был чёрный траурный платок.
– Давайте помянем усопшего, – прошепелявил беззубым ртом отец Фёдора Кукушкина.
– Молчи старый пьяница, – одёрнула его жена, тоже беззубая, вся морщинистая старушка. Григорий вопросительно посмотрел на Евпраксию, и та взяла бокал:
– Да, давайте помянем, – коротко сказала она и выпила вино. За столом сразу все начали выпивать и закусывать. Но Евпраксия ничего не ела. Сестра заметила это и спросила:
– Ты почему не кушаешь, Планечка?
– Не хочу, – ответила она, и на её глазах выступили слёзы.
Валентина стала успокаивать сестру и обе расплакались. Григорий
