юного Гашека (Májové výkřiky, 1903) с названием «Этюд» (Etuda) карточная игра «краски» помещена в несколько неожиданный для будущего писателя юмориста совершенно упаднический безо всякой иронии контекст:
A karty leží pod stoly zde dole,
my ferbla od večera stále hráli,
spí na stole dva, kteří již se zpili.
A jeden z nás již na zem pad,
a krčmář nosí pivo stále,
kdos melodii tvoří ku finále…
Ven z krčmy hledíme v noc jarní krásy,
a nikdo nás snad nemá rád…
И карты уж валяются везде, где можно под столом,
На нем мы с вечера все в фербл резались,
А на столе товарищи лежат, что сами уж нарезались
И на земле тот, кто упал прямо сейчас
И все трактирщик по трактиру пиво носит
И звуки музыки финала просят…
Глядим вон на красу весенней ночи
И знаем, что никто не любит нас
но никому не удавалось уличить фельдкурата в том, что в широком рукаве его военной сутаны припрятан туз.
Стоимость карт в игре «краски»: 7, 8, 9, 10, любые картинки (мл. валет, ст. валет, король) 10, туз – 11. Еще один аргумент против «железки». Стоимость туза в этой игре самая низкая – 1 очко, ниже только жир (10, валет, дама, король) – 0 очков. В рукав стоит прятать 9 и 8.
С. 112
В задних рядах играли в «мясо».
В ПГБ 1956 есть комментарий, опущенный в ПГБ 1963, о том, что мясо – «игра, при которой участники по очереди дают друг другу сильные щелчки по задней части тела». На деле, как поясняет Ярослав Шерак (JŠ 2010), в большинстве случаев играющие бьют друг друга поочередно парой пальцев (средним и указательным) по той же паре пальцев. Задача – заставить вскрикнуть. Тот, кто вскрикнул на молитве, в строю, на занятиях и т. д., когда требуется абсолютное молчание, – тот и проиграл. Вариант с ударами той же парой пальцев по заднице существует (см. комм., ч. 2, гл. 3, с. 365), но чтобы было больно, желательнее всего ей быть голой. В любом случае, натуральная задница или прикрытая, игрокам надо все время друг к другу поворачиваться булками, что в тюремной часовне под наблюдением фельдфебеля, в отличие от камеры ночью, сделать очень непросто, а вот бить парой пальцев опущенной руки о чужую пару пальцев также опущенной руки можно легко и незаметно.
Есть ли в мире кто милей
Моей милки дорогой?
Не один хожу я к ней –
Прут к ней тысячи гурьбой!
К моей милке на поклон
Люди прут со всех сторон.
Прут и справа, прут и слева,
Звать ее Мария-дева.
Эти сделавшиеся в русском переводе (перевод Я. Гурьяна, см. комм., ПГБ 1958, т. 1, с. 438) совершенно непристойными вирши в оригинале вовсе не выглядят таковыми:
Ze všech znejmilejší
svou milou já mám,
nechodím tam za ní sám,
chodí za ní jiných více,
milenců má na tisíce,
a ta moje znejmilejší
je panenka Maria…
В этом невинно-пасторальном, в каких-то дальних скитаниях подобранном автором «Швейка» славословии святой Девы (никакими фольклористами покуда не опознано, включая Вацлава Плетку – VP 1968) нет никаких грубых и скабрезных
