Жуковского начало исполняться в 1814 году. К лету этого года стало ясно, что мать Маши никогда не благословит их брака. Жуковский должен был покинуть дом Протасовых, где подолгу живал до этого. За несколько дней до отъезда он вышел из своей комнаты в гостиную с какой-то незначительной целью. Туда же неожиданно сошла из своей горницы Маша. Они молча взглянули друг на друга, Маша подала Жуковскому кольцо. Позже поэт прислал ей свое. Они обменялись кольцами в знак обручения на новый духовный союз. Им необязательно теперь супружеское соединение, им достаточно знать о том, что любимый есть на свете и можно по-прежнему согласовывать свои поступки и мысли с сияющим в сердце образом того, с кем не дано быть вместе.
Любовное чувство должно перейти теперь в совершенно идеальный, неотмирный план, и поэт стремится утешить и заговорить свою скорбь стихами, в которых любовное чувство к Маше изображается как источник всего лучшего, что может быть в душе человека.
Мой друг утешительный!
Тогда лишь покинь меня,
Когда из души моей
Луч жизни сокроется!
Тогда лишь простись со мной!
Источник великого,
И веры, и радости,
И в сердце невинности;
Мне силу, и мужество,
И твердость дающая,
Мой ангел-сопутница,
И в жизни, и в вечности![140]
Поэт создает образ романтической любви, любви, которая оторвана от конкретики, и, несмотря на то что в жизни связь любящих уже невозможна, поэт все равно называет возлюбленную спутницей, ведь путь понимается им отвлеченно, как путь к свету, добру и правде, а на этой дороге они остаются спутниками. «Чего я желал? – пишет Жуковский в другом месте. – Быть счастливым с тобою! Из этого теперь должно выбросить только одно слово, чтобы все заменить. Пусть буду счастлив тобою»[141]. Поэт утешает себя и возлюбленную тем, что их связь остается, но она чиста от какого-либо чувства собственности и потому еще успешней может помочь стать им лучше и чище. Их взаимная любовь, не претендуя на земное соединение, может теперь, по словам Жуковского, способствовать «самому ясному усовершенствованию себя во всем добром». Любовное чувство становится для поэта своеобразным критерием истины, внутренним мерилом всех его поступков и мыслей. «Я никогда не забуду, – писал Жуковский, – что всем тем счастьем, какое имею в жизни, обязан тебе, что ты мне дала лучшие намерения, что все лучшее во мне было соединено с привязанностью к тебе… Помни же своего брата, своего истинного друга. Но помни так, как он того требует, то есть знай, что он во все минуты жизни если не живет, то по крайней мере желает жить так, как велит ему его привязанность к тебе, теперь вечная и более нежели когда-либо чистая и сильная»[142].
В период окончательного крушения надежд на брак Жуковский пишет программное стихотворение «Теон и Эсхин», в центре которого стоит рассказ Эсхина о смерти возлюбленной и его исповедание вечности любви. «Сих уз не разрушит могила»[143], – говорит герой Жуковского, и эти строки становятся своеобразным
Там же. III. С. 482.
Там же. С. 485.
