банках мира, несколько вилл на островах, квартиры в престижных районах, но света в конце тоннелей не припомню… – Мони набрал в грудь воздуха и продолжил:
– Меня ожидает с десяток выгодных партий, одна другой прелестней, а я провожу время с тобой на курортишке чуть выше среднего, выслушивая бредни о каком-то фонаре в подворотне. Очнись, Прокл!
Прокл смотрел перед собой невидящими глазами:
– …А вокруг грязь и разбитые бокалы некогда дорогого красного вина, эдакое месиво…
– Ого! Пойти павлина общипать тебе для перьев? Умные мысли надо записывать! Да, с такими симптомами ты вряд ли когда-нибудь на нее глаза-то поднимешь… – Ты о чем?
– Или о ком? Не умеешь ты врать. И курорт тебе нравится, и от моря ты в восторге: вот скажи, бывал ли ты хотя бы раз до этого на море? Да без меня ты на свою стипендию дальше остановки своего дома никуда бы не уехал. Но не в этом суть, все дело в том, что ты упал в любовь, мой друг. Однако в силу своего книжного воспитания, которое уже переросло в психическое отклонение, ты, страшно боясь этого чувства, при падении свернул себе шею.
– О чем это ты, опомнись! – Молодой человек даже привстал от возмущения.
– Ну вот, началось. Сядь, Прокл, а то подумают.
– Что началось? – не унимался тот.
– Превращение тебя в нормального человека, поздравляю. Интересно, если гусеницы к концу лета превращаются в бабочек, то в кого превращаются книжные черви к концу летних курортов? Что с тобой будет? – Мони покачал головой.
Прокл сел на место:
– Ты очень проницателен, Мони… – начал было он, смягчившись, но, вдруг оборвав мирное вступление, строго произнес: – зачем тебе все это?
– Брось, Прокл, мы здесь еще два дня, можно было бы что-нибудь склеить, это же отдых, в конце концов! Скоро любимые стены института опять накинут на тебя цепи серьезной учебы…
– Склеить? А зачем? Да и как потом?..
– Ну… Не навсегда же…
– А что, если я хочу навсегда! – молодой человек выговорил это с такой горячностью, с такой душевной страстью, что сидящий с ними за одним столом осанистый старик как-то странно улыбнулся на его слова. Однако, увлеченные предметом обсуждения, приятели ничего не замечали. Они еще долго продолжали разговор, походивший скорее на спор, нежели на мирную беседу.
– Устарел ты со своими принципами, друг мой. Мечтаешь все… – вздохнул Мони.
– Пусть так, – согласился Прокл.
– Но так – плохо, так никто не живет.
– Ты живешь.
– Я? Нет!
– Ты лишь притворяешься, что нет. По сути, ты тоже…
– Ложь! – В ярко-синих глазах Мони прыгало раздражение. – Это я-то устарел?
– Ладно, лгу, – Прокл пожал плечами, – когда решишься признать это, я буду рядом.
Чья-то нежная рука легким движением, будто она и вовсе никому не принадлежала, являясь самостоятельной
