подзатыльник, и склизкий комочек лягушонком скользнул в горло.
Будто искры вспыхнули в глазах от подзатыльника, и в то же мгновение всё изменилось. Рыжая Харя исчезла, и вместе с ней канули в неизвестность похмельный синдром, одышка, испарина, сердечная аритмия. Я стоял на площадке девятого этажа свежим и бодрым, как никогда. Разве что в горле осталось неприятное ощущение от скользнувшего внутрь «лягушонка». Да уж, не «Martell» в этот раз глотал…
Зябко передёрнув плечами, я икнул, но, к счастью, этим неприятный инцидент и закончился. Тогда я взялся за ручку и решительно распахнул дверь.
– Вы к кому? – встретила меня строгим голосом миловидная медсестра, сидевшая за столиком у входа в отделение.
– К Владиславу… – сказал я и вдруг понял, что не знаю фамилии Владика. Ничего другого не оставалось, как напустить на лицо официальное выражение и посмотреть в глаза медсестре непререкаемым взглядом. – Тяжело раненому бармену из погребка «У Ёси».
Запоздало вспомнив, что фальшивое удостоверение внештатного сотрудника милиции, сделанное на цветном принтере и не раз выручавшее меня в подобных ситуациях, забыл дома, я, тем не менее, продолжал гнуть свою линию:
– Он в какой палате?
Нахрапистость тона сработала не хуже фальшивого удостоверения.
– В шестой… – смешалась молоденькая медсестра и неуверенно заметила: – Так из милиции уже были…
– И ещё не раз будут, – отрезал я и повернулся, чтобы идти по коридору.
– Погодите… – остановила медсестра. – Наденьте, пожалуйста… – Она вскочила из-за стола, сорвала с вешалки белую накидку и протянула мне. – Доктора позвать?
– Сам к нему зайду, – хмуро сказал я, набрасывая на плечи накидку, и завораживая медсестру строгим взглядом. – В палате кто-нибудь из родственников есть?
– Да… То есть, нет. Девушка с его работы… Всю ночь с ним просидела.
– Она-то мне и нужна, – кивнул я, развернулся и зашагал по коридору, отыскивая взглядом шестую палату.
Палата оказалась маленькой, на одного пациента. Широкое окно, занавешенное жёлтыми лёгкими шторами, тумбочка, умывальник и высокая реанимационная койка, на которой под капельницей лежал Владик. Голова забинтована, лицо серое, глаза закрыты.
У койки, на стуле, дремала, подёргивая склонённой головой, официантка Люся. Услышав звук открывшейся двери, она порывисто вскочила и, хлопая спросонья ресницами, уставилась на меня.
– Вы… Вы кто? – испуганно пролепетала она, словно увидела перед собой киллера, пришедшего добивать раненого свидетеля.
– Роман Челышев, – успокоил я её. Откуда ей знать одного из многочисленных посетителей погребка? Я хоть и любил заглянуть в погребок, но делал это нечасто, завсегдатаем не был, за столиком никогда не сидел, а только за стойкой бара. Это с Владиком мы были приятелями, а с официанткой я словом никогда не перебросился – не было нужды.
Всё же, видимо, моё лицо примелькалось,
