Эдуардович, – мягко сказал Сергей Владимирович, – я вас прекрасно понимаю. Вы все еще в раздумье: отдавать мне этого… подонка или нет. Давайте встретимся завтра утром и поговорим. Утро вечера мудренее. Может быть, и вы меня поймете. Вас не затруднит подъехать завтра к девяти часам на угол Московского и Ленинского? Я вас буду ждать за пешеходным переходом. Или могу заехать в офис, как хотите?
– Я приду на угол.
– Хорошо. До завтра, Виктор Эдуардович.
– До завтра, Сергей Владимирович.
Объяснения откладывались, но раздумья остались. Сегодня я сам был готов убить Патологического, ну, не убить, так избить до полусмерти. Но это порыв остался порывом, полетом сверчка, так сказать. И там была совершенно чужая и незнакомая мне женщина. А что может задумать на холодную голову терпеливый и мстительный Сергей Владимирович, которого я опять забыл спросить о здоровье супруги? Может быть, мне стоит потребовать гарантий? Уважаемый Сергей Владимирович, обещайте, что сломаете Патологическому не более двух рук, выбьете не более десяти зубов и дадите не более тридцати одного пендаля… Чушь!
Иван Артемьевич так и не позвонил. Я остался без совета и полночи прокрутился в кровати, поджариваясь на вертеле сомнений.
Утром я явился вовремя. Машина Сергея Владимировича уже стояла на месте. Я нырнул в салон, но вместо объяснений мы поехали по Ленинскому проспекту. Миновав площадь Конституции, Сергей Владимирович ушел в левый ряд и остановился. Он достаточно долго мигал поворотом, чтобы я догадался, куда мы едем.
Машина приткнулась на стоянке, и мы прошли в больницу.
На отделении к нам метнулась сестра. Сергей Владимирович задергал щекой, и девушка быстро проговорила:
– Ничего, ничего. Все хорошо. Спит.
Он успокоился и сунул ей в руку купюру. Сестричка тоже успокоилась и замолчала.
Сергей Владимирович обратился ко мне:
– Она любит утром поспать подольше. А сейчас и снотворное колют – боли сильные все еще.
Мы подошли к палате. Сергей Владимирович обернулся, приложил палец к губам. Я кивнул. Он открыл дверь и на цыпочках прошел к тумбочке, на которой стояла ваза с крупными розами.
Я остался стоять в дверях.
Она ничем не напоминала пикантную блондинку с фотографии, и дело было не только в ракурсе. Серое, заостренное, изможденное лицо. Голова и шея, закованные в гипсовый шлем. Уродливая гипсовая рука, торчащая из-под одеяла. Наверное, когда она, переломанная, со спекшимися от крови волосами лежала на ступенях эскалатора, это было нелегкое зрелище. Но Патологического оно, почему-то, не тронуло. Просто одно из ощущений и все. И желание новых. Он прошел мимо с невинно-удивленными глазами.
В палате лежала не моя женщина. Так что, решать судьбу Патологического не мне и даже не Господу Богу. Сергей Владимирович для нее и ближе, и понятнее.
Я протянул сумку в палату.
– Здесь
